По ту сторону воспитания

Что же хотела сказать моя соседка? Мы говорим словами, но за ними что стоит? — «Не думай, что ты такая хорошая, воспитываешь чужих детей (что и правда в этом нет ничего хорошего), не воображай, что ты лучше всех, я всё равно лучше тебя. Я добродетельнее, чем ты.» И так каждый себя считает. И жалит, и жалит другого своей добротой. Что же ожидать от «злых»?

А если спросить самих детей?

Илюше было три с половиной года, когда он, лёжа в своей комнате мечтательно рассуждал: «Мама — дура! Папа — дурак! Я один хороший и умный!»

Уж если маленький сын считал себя хорошее и умнее, то что остаётся другим? А ещё я удивляюсь! Все учат: и мать, и мачеха, и друзья, и приятели, и соседи, и дети.

А как Даничка однажды раскусил мою двойственность и поставил мать на место! Он попросил меня по телефону передать через Борю для него деньги. Они шли вместе к Крису на день рождения. Увидев Даничку через несколько дней, я его спрашиваю:

— Тебе Боря передал деньги?

— Да, передал, — отвечает Даничка.

— Сколько? — спросила я. Укоризненно посмотрев на меня, Даничка произнёс:

— Мама, он брат мой!

Стыд за моё подозрение, за то, что я высказала своё недоверие Боре, и подспудная гордость за Даничку, принявшего Борю как брата, смешались в моей душе — «он брат мой.»

Кто же я?

А если спросить у Бори и Эли, как живётся вам с мачехой?…

Ранней весной сразу из-под снега подземное ветвистое корневище растения мать и мачехи выпускает наземные стебли, на которых распускаются маленькие жёлтые цветочки.

На нашем холме ещё снег, корни растений ждут тёплой погоды, и первыми по весне распускаются фиолетовые крокусы и красные тюльпаны.

«В чьём соцветии истина?»

«Чёрные» взгляды сестры

Моя сестра Оля приехала к нам в гости из России, как только появилась возможность таких путешествий. Она приехала во время детских каникул. Всякий человек, приехавший из другой культуры, из другого мира, узнаёт и видит что-либо, чего другие не знают и не замечают по причине привыкания. Оля была учительницей, но с юмором и без настырности своих воззрений.

О своём первом входе на нашу американскую кухню и знакомстве с нашими детьми она мне рассказала, когда я вернулась с работы:

— Выспавшись после всех перелётов и временных перемен, я пошла на кухню выпить кофе. Вхожу — темно в глазах, целая кухня негров! Один шарит по холодильнику! Два лазают по полкам! Я онемела, а они мне по очереди: «Привэт!» по–русски. Я стою. Рот от удивления не могу открыть. Я ничего. И они ничего. Шарят и шарят. Тот, который лазал по холодильнику, взял пакет сока, и заглянул под стол. А шурующие по полкам рылись между тарелками и кружками, достали какие-то банки и стаканы. Самый такой лохматый, с космами, будто грива у деревенского нечёсанного коня, ополоснул стаканы под краном и, проходя мимо меня, улыбнулся: «Привэт!» И всё — в кухне никого нет. Несколько минут я стояла, не шевелясь. Потом появились Боря и Эля, и они вместе с неграми ушли. Это так у негров принято в чужом доме — по чужим холодильникам шуровать? Они голодные? Так всё съедят.

— В Америке открыть холодильник в другом доме — это как руки помыть: человек хочет попить и берёт, — сказала я сестре. — Мне тоже неприятно видеть, как детские гости шарят по холодильнику, я не так волнуюсь, что они что-либо съедят, а скорее мне стыдно за беспорядок в холодильнике. Что же касается негров, то это не негры, а чёрные — «африкэн— америкэн» и друзья наших детей.

Сестра посмеялась:

— Эти чернющие, причернющие, наичернейшие негры меня очень напугали! Целая кухня! И никого из твоих.

Я опять повторила Оле:

— Говорить слово «негр» нельзя, оно считается оскорбительным.

— Они понимают, что ли, по–русски? По–моему, слово «чёрный» ещё хуже, чем негр, как «чернь.»

— Может, и хуже, — ответила я, — но я боюсь раздразнить детей. Они мне запретили употреблять это слово, замечать цвет кожи и уж, тем более, болтать расистские замечания.

Сестра всё выслушала, посмеялась, рассказала пару смешных историй и спросила Даничку:

— А очень умные негры бывают?

Даничка на неё посмотрел презрительно и ничего не ответил.

Я вместо него ответила:

— Пушкин.

А моя подруга сказала:

— Армстронг, — и повторила моей сестре всё то, чему меня учили мои дети, а её воспитывали собственные.

На следующий день, когда я вернулась с работы, Оля мне рассказала: