По ту сторону времени

– Я знал о болезни твоей мамы и догадывался, что ты можешь ее унаследовать. Тогда мне еще не было известно ни о препаратах, которые она принимала, ни тем более о “зеленке” и ее двойном назначении. Первые симптомы проявились у тебя раньше, чем это обычно бывает и я, понятное дело, запаниковал. Уайт успокоил меня, рассказал о лекарстве. В то время я уже был с головой занят проектом и, признаться, мало интересовался, что это за препарат, предпочитая довериться Уайту. Правда всплыла позже, когда он и сам начал мне доверять. Я как раз бился над проблемой эмоциональной концентрации для будущих перемещений и, как тебе уже известно, “зеленка” подошла идеально. Впрочем, и она была только маленьким фрагментом, подобно дневнику, заполнявшая все пробелы в общей картине.

Майк ненадолго замолчал, чтобы закурить очередную сигарету. По кабинету сразу разнесся едкий запах, на который он сам уже давно не обращал внимания. Мысли немного успокоились. Он всегда шутил, что это его личный вид успокоительного, который бросить жалко и остановиться с ним нужно. Хорошо, что шутка, сказанная про себя, по определению должна быть смешной только для тебя самого.

Сделав пару затяжек, он продолжил:

– До того, как я обо всем узнал, у тебя уже было пару незначительных провалов в памяти. Например, ты однажды забыл, что Мэри, то есть твоя бабушка, оставила тебя присматривать за водой, которая набиралась для тебя в ванной. Ну и потоп же был! Все кругом было в пене и потом еще неделю пахло лавандой. И еще парочка таких же случаев, которые можно было бы списать на детскую невнимательность, если бы в остальное время ты не показывал свои, абсолютно противоположные качества.

Сильный порыв ветра, ударивший в окно, заставил Майка замолчать и прислушаться. Но уже опять стало тихо.

– Я так боялся, что Уайт может отнять тебя у меня, что даже и не думал противоречить ему. К тому же, препарат в остальном тебе явно помогал и мне пришлось смириться. Сейчас я понимаю, насколько трусливо поступал, когда предпочитал игнорировать постоянно появляющиеся статьи о загадочных смертях от неизвестного вещества и их независимые расследования, которые постоянно прерывались. По понятным причинам.

Когда ты вырос, я убеждал себя, что все в порядке, что ты и твоя мама – самое главное, что было и будет в моей жизни.

Очередной окурок отправился в пепельницу, а Майк тяжело откинулся в кресле. Разговор давался ему тяжелее, чем он подозревал. Вспоминать ошибки прошлого оказалось так же непросто, как и признавать их.

– Я так виноват перед тобой. И перед ней тоже. Я обещал, что верну ее. И не смог.

– Не говори так, папа, – прервал свое молчание Брайан. – Мы обязательно что-нибудь придумаем.

Майк поднял на него глаза, в которых, помимо тотальной усталости, читалось еще кое-что. В них мелькнула тень еще одной тайны. До сих пор никому невысказанной. Больше предполагаемой, чем истинной, но от того не перестающей быть менее реальной.

– Все, что мы могли бы придумать, я уже озвучил ранее. Но у меня есть весомые основания считать, что…

Дальше говорить у него не получилось. Его внутренний выбор, продолжать ли давать Брайану надежду или сейчас же оборвать ее, столкнулся с внезапной немотой, которая даже мешала дышать.

– Что у нас ничего не получится? Но ведь ты же сам говорил, что только Крис может попасть в то место, где находится мама. Почему же теперь, наедине со мной, ты передумал? – мысли несли Брайана все дальше, он едва успевал озвучивать свои предположения, которые все оборачивались вопросами: – Ты не хотел говорить при них? Тебе нужно, чтобы Крис верил, что все получится? Но зачем? Что ты задумал?

Брайан подошёл ближе и смотрел на Майка, не спуская глаз, требуя ответов.

– Я считаю, что, когда Крис переместится к Кэтрин, он уже не сможет вернуться обратно. Это будет билет в один конец.

Такая тишина, которая после этих слов повисла между Брайаном и Майком, бывает, кажется только после особо сильного раската грома: когда ты находишься в самом эпицентре грозы и на какое-то время стоишь оглушенный, не в силах нормально мыслить. Пару раз Брайан пытался что-то сказать, даже открывал рот, но вместо слов из него вылетали только растерянные выдохи.