По ту сторону Вселенной

- О чем думаю? - Джонамо была застигнута врасплох вопросом Борга. - Не знаю, что и сказать... Я ведь думаю не словами, а образами. Как бы выразить это поточнее... Мои мысли не скованы словесной оболочкой.

- Очень хорошо! -- обрадованно воскликнул Борг. - Как раз то, что я хотел услышать. Да.

- Я не сочиняю и не исполняю музыку. Я думаю музыкой. Каждый звук в ней имеет смысл. Все, что происходило на моей памяти, что живет во мне, становится музыкой. Музыка и есть мои мысли. Ими я делюсь со слушателями.

- У вас щедрая душа... Она может... мгм... достичь звезд в своем величии!

- Не говорите так, - смутилась Джонамо.

- Полно, дитя мое! Я сказал правду. Да иначе вы бы не подошли... мгм... То, о чем вы поведали, я предвидел. Был уверен в вас. И вы только подтвердили мою уверенность.

В назначенный час большой зал концертного комплекса, насчитывавший сто пятьдесят тысяч мест, был переполнен. Желающих попасть на необычный концерт удалось сосчитать разве что компьютерам, которые загодя провели конкурс среди претендентов: было несправедливо распределять места по жребию. Квалификационные тесты выявили будущих слушателей.

В центре зала возвышался рояль. Концентрическими кругами уходили под купол ряды кресел. Перед каждым - экран, на котором будет видно крупным планом лицо Джонамо. Совершенная акустика обеспечивала безупречное звучание в любой точке зала, и все же счастливчикам, сидевшим в передних рядах, остальные по-хорошему завидовали. Но никто не обиделся: выдержавшие тесты были равно достойны и места между ними распределял компьютер.

Исключение сделали для тех, кто имел отношение к эксперименту. На особом просцениуме, в двух шагах от рояля, сидели Борг, Ктор, Игин и Энн. За ними ученые, инженеры, помощники Борга.

Прозвучал гонг, и зал погрузился в полумрак. Прожекторы высветили фигурку Джонамо у рояля. Просторная дымчато-голубая тога, ниспадавшая с плеч пианистки, скрывала множество датчиков, облепивших ее тело.

На экранах возникло лицо Джонамо - прекрасное, отрешенное, без тени жеманства. Лицо углубленного в свой внутренний мир человека, для которого окружающее перестало существовать.

Запоздалый шепот скользнул по залу и оборвался на полуслове.

Джонамо склонилась над клавиатурой. Замерла на минуту, и зал тоже замер - ни кашля, ни шороха, ни звука дыхания. То, что произошло потом, не смог связно описать ни один из слушателей. Если бы существовали приборы, измеряющие силу эмоционального восприятия музыки, то их стрелки зашкаливали бы, гнулись, рвались наружу.

С первых же аккордов волна экстаза прокатилась по рядам. Но не того экстаза, что возникает в результате наркотического дурмана. Люди поддались силе чувств, индуцируемых пианисткой как никогда мощно и целеустремленно. Это был ее звездный час. Каждая музыкальная фраза казалась верхом совершенства, но за ней следовала другая, еще более совершенная. И росло напряжение; креп душевный резонанс, усиливалось взаимопроникновение биополей.

Музыка несла в себе поток образов, зримо воспринимавшихся слушателями. И мысли Джонамо становились их мыслями...

Лишь один человек не имел права поддаться очарованию гениальной пианистки, подпасть под ее власть. Им был Борг. Он слушал, закрыв глаза, подперев голову сморщенным кулачком. И то сводил кустистые брови к переносице, то расслаблял их вместе с морщинами. Борг ждал кульминации. И не пропустил миг, когда она наступила. Короткое, быстрое движение старческой руки, и оборвалась на патетической ноте лавина звуков. Пианистка встала, и следом за ней безмолвно поднялся весь огромный зал, до единого человека.

А затем Джонамо начала падать. Ее падение было медленным, заторможенным и словно расчлененным на фазы. И каждый хотел подхватить ее, видя это бесконечно долгое падение. Но лишь Борг с юношеской стремительностью, которой никто не мог от него ожидать, бросился к роялю, подставил негнущиеся руки и мягко опустил Джонамо на просцениум.

В звенящей, как струна, тишине все услышали слабый крик:

- Доченька моя, что с тобой?

Пожилая женщина приникла к неподвижному телу Джонамо и забилась в рыданиях. Борг тронул ее за плечо.

- Мгм... Успокойтесь, она жива. Жива, говорю я вам!

* * *

В южной части Оультонского заповедника, там, где когда-то встретились Джонамо и Ктор, был воздвигнут величественный мавзолей из белоснежного мрамора. Чуть поодаль, образуя с мавзолеем единый ансамбль, стояла фигура женщины, прижимающей к груди лисенка.

Каждое утро у мавзолея выстраивалась очередь людей. Она тянулась по аллее, выложенной мраморными плитами, беря начало у входа в заповедник. Люди несли цветы и складывали их к ногам мраморной женщины. А затем поднимались по крутым ступеням в мавзолей.

Там, в хрустальном подобии саркофага, вырванная из темноты мягкой подсветкой, лежала Джонамо.

Вечером, когда допуск посетителей заканчивался, приходил Ктор. Он стоял, склонив серебряную голову над лицом Джонамо, и вглядывался в его безмятежные черты. А потом, с трудом оторвавшись, переступал порог смежного, запретного для посторонних, помещения.