По ту сторону жизни, по ту сторону света

Думаете, перестали ходить в это заведение, как на работу, добропорядочные мещане? Ага! Как же! Как ходили, так и ходят. Более того, бегут. Оказалось, народу полюбилась такая разновидность лотереи и игры случая. Оказывается, им волнителен сам факт предвкушения, что за билетик тебе выпадет – старая и сморщенная, как прошлогоднее яблоко, старуха? Либо красавица из высшего света, ставшая секс-рабыней после «раскулачивания» её мужа, отца, деда? Леди из «высшего света», о которой большая часть горожан ранее даже украдкой слюни боялась пускать по бороде. Кто-то бегал туда, надеясь волей случая получить подобную изюминку этого заведения, но нашлись и любители «дам старой школы, многолетней выдержки и опытности». А потом ходят анекдоты, как муж «обналичивает» талон на посещение сего заведения с собственной женой. Уже минус два талона.

И они борются за звание дома высокой культуры и быта? И эти люди нам запрещают публично ковырять пальцем в носу? Какая мораль? Какая нравственность? Какая, говоришь, ячейка общества?

Нет, я туда не хожу. Я вообще однолюб. И пусть я предан, попользован и выброшен, как использованный резиновый чулок, но всё одно же я люблю. Пусть и без малейшей надежды на взаимность. Хотя… А что изменилось? И раньше, во времена моей бытности немого полуживого и полуразумного урода, ещё более привлекательного, чем Двуликий Навозник, мучился я этими же страстями, теми же печалями и горестями. Так что всё путём! Там, где прямо не пролезем мы пройдём бочком!

Меж тем Чижик смутился, пожимает плечами:

– Но… рыть ямы!

– А какая разница? – столь же уныло интересуюсь я.

– Но как же ты говоришь?.. А-а! Нецелевое расходование ценного ресурса! – вскинул палец Чижик.

– Это ты, что ли, ценный ресурс? – ворчит из ямы один из бойцов со странным прозвищем – Гонимый.

– А нет? – приосанивается Чижик. – Мы – «Усмешка Смерти»! Не самые последние воины!

– Ты себе чужие заслуги не приписывай! – возражает другой. – Хватит языком чесать, иди, тут вот взрой киркой!

– Вот и я об этом! Мы, которые прошли Башню Скорби, теперь землю роем! – продолжает разоряться Чижик, тем не менее долбя киркой туда, куда указал ему напарник. – Разве к этому у нас способность? Мы же немного про другое! Мы мастера другого дела.

– Не каждое дело, в котором ты мастер, достойно не то что занятия им, а даже упоминания вслух, – говорю я. – Я убийца и душегуб, ты пустозвон, он, вон, вор. А Дудочник вообще лучший в Мире подхалим.

Дудочник, икнув, так и застыл на вдохе с выпученными глазами – настолько он не ожидал подобной своей характеристики.

– Но, никто же даже не догадывается об этом! – продолжаю я. – А меж тем, он лучший! Высший уровень, художник! Величайший мастер подлизывания задниц! Язык мягкий, длинный, шёлковый, как у котёнка малого. А как он им пользуется – у-у-у! С первого же прохода всё чисто, приглажено и пахнет чистотой и лаской. А с третьего прохода человека бьёт судорогами услады, да так, что камни-уловители взрываются.

Стоящие с раскрытыми ртами мужики тоже взорвались, но хохотом. Сам Дудочник не смеялся. Он рыдал на дне ямы, держась за живот, до этого скатившись туда в судороге истерического смеха.

Пусть посмеются, пусть отдохнут. Роем мы яму эту на крутом склоне холма посменно, по два десятка человек в наряде. Смена утренняя, вечерняя, ночная. Одна смена пропускает веселье. Десяток из них в максимально полной экипировке трётся около ослика палача, подпирая серо-чёрную братию, десяток распределён по ремесленным мастерским, подмастерьями, помогая мастерам в индивидуальной подгонке своего собственного оружия и брони под свои собственные физиологические особенности. В деле нашего экипирования мы подошли к той стадии, когда усреднённо-стандартного нам стало не хватать. Броня с чужого плеча, а тем более те запчасти, что имеются у нас, и экипировка, сработанная индивидуально под конкретного бойца это даже не разные уровни комфорта. Это разные уровни боевой эффективности!

Вот вчера как раз десяток, в котором был Чижик, пас ослика с физически неполноценным грузом на спине. Видимо, понравилось ему шланговать.

– В том, что мы роем именно эту яму… У-ух! – Дудочник потёр лицо, уставшее от истерического смеха. – Ты, нелепый наш утырок, больше всех и виноват!

– Я? – искренне удивился Чижик. На прозвища и язвительность в свой адрес он уже давно перестал реагировать, поняв, наконец, что не надо кормить троллей своими эмоциями. Накал издевательств над ним сразу снизился на порядок.

– Ты-ты! – киваю я.

Чижик, зыркнув на меня, насел на Дудочника, придавливая его к земляной стене ямы:

– Обоснуй!

– Оставь музыканта, он играет, как умеет, – говорю я, – тем более что с подлизыванием он завязал ещё в юности. Когда был ещё на год младше тебя, в момент лишения тебя невинности.

Чижик вскинулся, чуть не проболтавшись прилюдно, что ему в несколько раз больше, чем можно судить по его внешности. Или хотел что-то возразить про невинность?

– А обосновать… Вот сейчас сам и обоснуешь! Привал, мужики! – махнул я рукой.