По ту сторону жизни, по ту сторону света

– То-то же! – уверенным кивком подтвердил я, этим возвращая шлем с его светофильтром на место, работы полно.

Только вот в душе моей поселился червячок, что стал тут же грызть меня поедом. Потому не было у меня уверенности, что этого разговора достаточно. Надо было что-то предпринять! И дельное, а не простые словесные припарки дубовым троглодитам, что готовы сожрать всё подряд. Даже друг друга. Чтобы оградить моих людей от такого подлого их обращения во Тьму. А по максимуму – наказать всех, кто подобным промышляет.

Уму непостижимо! Есть себе подобных! Да на «промышленные рельсы» поставить производство этого мяса! Что вообще выносит мне мозг! У них под это целая промышленность имеется? Мясные породы людей? Откормочные комплексы и мясные фермы? Ремонтное поголовье? Люди самцы-производители и люди самки-роженицы, что будут поточным методом приносить откормочное поголовье? Молочное стадо людей, для выкорма молодняка и «парных» людей для производства «молочного» и «парного» мяса? Тьфу! Мясозаготовительные бойни? Мясоперерабатывающие заводы? Склады стратегического человеческого мяса в вечной мерзлоте?

Меня опять стошнило. Прямо в шлем. Поработай тут! Да ещё и в реку я упал прямо с моста.

У-у-у! Демоны! Живьём не брать демонов!

Хорошо я не человек. Не бьюсь, не дохну, не промокаю, не простываю. В огне не горю, в воде не тону! Полное описание говна.

* * *

– Ты сам пришёл! – В экстазе шепчет она.

Как же мне доставляет её пришепелявливание! Как же она мне доставляет! Я её почти люблю. В глубине души. Где-то очень глубоко. Да-да! Где-то вот так глубоко!

– Значит, я тебе нравлюсь! – млеет она.

– Ты прекрасна, спору нет. Ты, конечно, всех милее, всех румяней и белее. Божественно стройна, чиста. И умом, и все взяла, – речитативом, в такт движениям своим зачитываю я.

– Стихи? – взвизгнула она. – Мне? Ты?

– А то! Но зато горда, ломлива, своенравна и ревнива! – продолжаю я.

– Да-а-а-а! – кричит она, закатывая глаза. Ну, чисто пулемёт. Безотказный и скорострельный. Только что не ручной. Такую приручишь!

* * *

– Так зачем же ты пришёл? – спрашивает, разметавшись, в бессилии. Наконец-то не пытается меня оставить подле своей юбки. Я не пёсик, и даже не нихуяхуа. Меня не надо пытаться посадить подле своих ног на коротком поводке и в наморднике. Ну, по крайней мере, не тебе.

Ты прекрасна, спору нет;
Но ведь есть уже и всех милее,
И всех румяней и белее.

Конечно же мысленно. Ну, другую я люблю! Ну, такой вот я, ущербный! Она меня – на убой, а я сохну по ней. По изменщице и предательнице, использующей меня в своих корыстных целях! Но! Люблю – не могу, асисяй!

– Помощь твоя нужна, – говорю я.

– Даже интересно, – говорит она, поднимаясь. Но она была бы не она, если бы просто поднялась. Нет, она при этом простом действии проводит ритуально-акробатический танец соблазнения. Остаётся только закатить глаза – горбатого лишь могила исправит. – Что же такого можешь ты попросить? Такой весь гордый и независимый.

– Да, сущий пустяк, – отмахнулся я рукой, – с которым сам справиться не могу. Не мастер я подобных тонких умений.

– Надо же! – изумилась она. – Где-то старые боги в могильниках своих перевернулись. Дважды! Не только помощь попросил, но и признал себя ничтожным! Вот это событие!

И хлопнула в ладони, крикнув громогласно:

– Вина! Лучшего!

И куда только делать тихая мелодичная девочка-припевочка? Никуда! А и не было никогда. Лишь набор масок и образов. А за ними – тот самый «человек без лица».

– Не томи, рассказывай! – ёрзает она по мне, кошкой метнувшись, свалив меня и взгромоздившись сверху.

В это время зашла прислуга, пряча глаза, пришибленно скукожившись, поставили поднос с кубками и тонкий серебряный резной и чеканный кувшин на тумбочку, пятясь задом, удалились.

– Да рассказывать особо и нечего. По большому счёту это придурь моя. Ну, и повод с тобой увидеться.

– Врёшь! – томно выдыхает она. – Всё врёшь!

– Ну, я как бы, – сбиваясь, лепечу я, – как бы, не могу так. Говорить. В это… при этом.

– Врёшь! – возражает, мотнув головой, накрывает меня своими волосами, их ароматом. – Всё – врёшь!

Ну, вру, так – вру! Продолжим, значит, в антракте.

– Так в чём эта твоя придурь выражается? – спрашивает она меня, при этом поглаживая себя. Ну, любит она себя, что ж теперь? Что в этом плохого? Вот и я о том. Эгоизм и самовлюблённость – не грех же? А для Тёмных, вообще – неотъемлемое свойство.

– В коровьем молоке, – отвечаю я. А сам думаю, пора ли собирать манатки, или ещё парочку подходов повторить с эти тренажёром?

– И что ты в этом нашёл? – спрашивает она, явно теряя интерес.

– Нашёл в нём вкус и пользу, – отвечаю я, протягиваю руку к штанам. Но она тут же хлопнула по этой руке плетью своей ладошки, для гарантии хватая меня за концевой рукав.