По велению Чингисхана

Третьи печалились, видя крах великого ила, прежней жизни, наполненной высоким смыслом усиления власти ила и расширения его владений.

Сархай понимал найманских тойонов, с которыми годами жил бок о бок, деля пищу в походах и кусок кошмы в холодную ночь. Пиры и тризны сблизили его со многими найманами, и душе его было легче переносить страдание чужака во вражеском стане, когда он сознавал, что поручение Джэлмэ дает ему возможность помочь наиболее надежным из воинов. Ведь до сих пор в степи победители истребляли верхушку завоеванного племени, а остальных делили меж собой как рабов и слуг. Так диктовал закон мести и вражды, утвержденный веками войн и походов. Но, оказалось, вызревает новый закон, и монголы собираются отойти от обычая и запретить то, что раньше казалось допустимым и извинительным. Люди изменились. И вдруг он почувствовал спиной жгучий взгляд, и лишь благодаря многолетней выдержке не вздрогнул, не обернулся в поисках источника этого взгляда, не выказал тревоги и беспокойства. Он выждал и выбрал время, чтобы оглядеть найманов – никого. Тогда он прошелся взглядом по лицам монгольских нукеров, стоящих с поднятыми пиками, и встретился взглядом с Джэлмэ, который был одет, как караульный.

«Следит за мной, – без горечи, понимающе подумал Сархай. – Не я один слежкой занят… Да-а, с Джэлмэ в альчики-бабки не поиграешь, далеко пойдет!»

Он сделал вид, что не узнал Джэлмэ, и стал осматриваться как равнодушный, скучающий бездельник…

* * *

А войска Кучулука и Тохтоо-Бэки все еще откатывались.

Джамуха со своим немалым войском словно растворился в степи. Однако в дальнейшем от него могла исходить угроза. Тэмучин хорошо знал норов своего андая.

Поначалу Джамуха повел свое воинство в глубь степи, но затем вдруг повернул на Алтай. Почему он отказался от намерения уйти к себе?

Как бы то ни было, Тэмучин решил преследовать Кучулука, чтоб не дать ему времени опомниться, все время гнать, наступая на пятки… Уж на что непобедим был Тайан-хан – и вот слава его помутилась, а сам он мертв. Когда ему вернули вещи и оружие, он оделся в боевые доспехи и упал грудью на острие своего золотого меча, окрасив кровью драгоценные камни рукояти. Он умер как воин. Тэмучин огорчился, узнав о самоубийстве, но признавался себе, что не знал, как поступить с Тайан-ханом. Потому он и не встретился с побежденным лицом к лицу сразу после боя, давая тому время прийти в себя, смириться, успокоиться – так он объяснял себе эту свою неспешность. Тайан-хан избавил Тэмучина от необходимости распутывать узел старых и новых взаимоотношений между ними.

Тэмучин вспомнил дни своего пленения тайчиутами, когда ему, юноше из гонимого племени, грозила смерть, но глава тайчиутов Таргытай-Кирилтэй заменил ее колодкой на шее и запрещением ночевать более одного раза в одном сурте. Он спас жизнь сыну своего друга Джэсэгэя, а когда Тэмучин убежал к борджигинам и они укрылись сначала на восточном, а потом на южном склоне Бурхан-Халдуна, то Таргытай-Кирилтэй не велел искать его. Убежал и убежал, нам его ловить недосуг… Тэмучин до сих пор помнит запах овечьей шерсти и ее ощущение во рту и в глотке, когда он три дня, три истекающих жарынью летних дня лежал под грудой шерсти в повозке, куда его спрятал тайчиут Соргон-Сура.

– В такую жару разве можно вытерпеть, лежа под шерстью? – спросил он тайчиутов, охотников на Тэмучина, когда они принялись раскидывать шерсть с телеги.

Тогда Тэмучин спасся, теперь он знает, что враги есть среди своих, а друзья и союзники встречаются и среди врагов. Нужна великая цель, которая объединила бы всех, нужны великие чувства, одно из которых великодушие.

И когда к нему явились главы родов и племен и тойоны, ведомые Аччыгый-тойоном, изъявили желание разделить найманов с их имуществом, он, с трудом сдерживая негодование, еще раз объяснил им, что найманы – великий народ, и оттого, как с ними обойдутся монголы, зависит многое в будущем.

– Весть о том, что мы победили найманов, будет бежать впереди нас, как хорошо пущенная стрела, как степной пал в ветреную погоду! Она будет бежать, как пегий пес впереди каравана, и заполнит юг, север, восток и запад! Все племена будут искать или путь примирения с нами, или спасаться от нас, уходя с пути. Они будут решать: война или мир с нами, хотя только безумный не захочет понять – враждовать легче, чем примириться и забыть прошлые обиды.

Наверное, лишь Джэлмэ с Боорчу до конца понимали его, но все остальные повиновались с видимой готовностью.

– Тайан-хан отошел, – продолжал Тэмучин, обводя взглядом каждого из тойонов. – Но хан и мертвый остается ханом, все равно концы заспинных его поводьев держит в руках сам Бог, ведь он один знает, кого возвысить и кого низвергнуть! А потому велю отнестись к Тайан-хану со всеми ханскими почестями; отнесите на руках и похороните его золотые кости на склоне Нахы-Хая… Пусть узнают найманы, презиравшие нас, что мы великодушны, что уверены в себе и в своем будущем!..

Преданность и любовь изливались из глаз его воевод едва ли не слезами: великодушие очищало, как огонь солнца нечистую кожу.