По велению Чингисхана

– По законам войны всегда выходило, что чем глубже омут горя и страдания побежденных, тем выше счастье и торжество победителей…

Движением руки хан остановил пленника:

– Скажи еще, что чем ближе тебе по крови враг, тем большее наслаждение ты испытываешь, проливая ее! Разве так должно быть в разумном мире под этими небесами, старик?

Тот помолчал в раздумье, глядя, как на золотом солнце его шапки играют отблески пламени.

– Солнце мое закатилось, – сказал он хрипло. – Я старый человек, я знал старый порядок– закон мести… Ты сказал, что оставляешь побежденным их никчемные жизни, но по жизни я знаю, что язык не имеет костей, и сказанное вчера тает, как ранний снег на караванной тропе…

– Только джирджены не могут держать слово, предательство и коварство у них в обычае! – горячо отозвался Тэмучин. – Стоит ли нам учиться у них грязному? Может быть, вы, найманы, и повержены потому, что вчерашнее слово у вас прокисало, как вчерашнее молоко?

– Мы верили слову, написанному на бумаге! – загорячился и Кехсэй-Сабарах, гордость которого была задета. – Написанного не сотрешь, его не изменишь! В любой момент – достал бумагу: вот оно слово, как скала незыблемо!..

Тэмучин подливал масла в огонь:

– Это сколько же писарей надо содержать при войске, чтобы записывать на бумагу каждый указ, каждое слово, а? У вас так много джасабылов? И какой же чин они имеют при этом?

Он заметил, что в устремленных на него глазах Кехсэй-Сабараха заблистали уже не отсветы костра, а пристальный интерес.

– Джасабыл – это помощник тойона, так? Так, – сказал старик. – Он следит за неукоснительным исполнением распоряжений тойона и высочайших указов. Разве это неправильно? Ведь он освобождает тойона от мелочных забот, и тот может полностью отдавать себя крупному делу, которое не по плечу и не по уму другому. Ведь так?..

«Этот человек прославил найманов своими делами, своим умом и твердостью», – подумал Тэмучин.

– А если бы я пригласил тебя в свое войско, почтенный старец? – спросил Тэмучин.

Старик словно проглотил собственный голос, а когда заговорил, голос этот звучал глухо и сдавленно:

– Не поздно ли… начинать новую жизнь и присягать новому хану?.. Все, ради чего я ходил по щиколотки в крови, рухнуло в один миг!

– В один ли? – вкрадчиво и вместе с тем по-детски хитровато спросил Тэмучин.

– Ох-сиэ! Душа моя в скорби!..

– Я не тороплю столь достойного человека. Но будущее темно. Еще никто, ни один человек не сбегал туда с лучиной. Но хорошо зная прошлое, о будущем можно догадываться. Вот и я хотел бы знать о твоих прежних войнах… Что плохого, если ты расскажешь мне про наш позапрошлогодний бой – вспомни…

Старый воин взбодрился, приосанился, взгляд его стал блуждать по сторонам, словно бы в поисках подсказки.

– Это когда вы возвращались после победы на Белой речке?

– Да, почтенный воин! После победы над Буйурук-ханом мы натолкнулись на твою засаду при Байдарах-Бэлгире!

Они переглянулись. Во взоре старика еще тлело недоумение, а глаза Тэмучина излучали искреннее любопытство.

– Соберем всех, кто остался жив после этой схватки с обеих сторон, и разберемся, как было дело, а? Польза и вашим, и нашим. Урок молодым тойонам, – продолжал Тэмучин, нетерпеливо присев на корточки, словно принуждая Кехсэй-Сабараха принять решение.

– А не освежит ли это затухшую вражду, хан? – осторожничал тойон.

– На войне больше всего ценится хороший воин. Как можно обвинить его в том, что он умело и доблестно воевал? Как можно мстить за это? Люди, склонные к бездумной мести, мне не нужны… Пусть ходят в рядовых нукерах! А мне вот что интересно: как ты сумел запереть нас с Тогрул-ханом в овраге Байдарах-Бэлгир? Я восхищаюсь твоим замыслом и хочу представить его своим воеводам как пример умного ведения войны, – поднялся Тэмучин.

Легче легкого вскочил и Кехсэй-Сабарах: жизнь его наполнялась каким-то новым значением, словно из душного сурта он выбирался в раздольную весеннюю степь. Великий воин оценил великого воина: Тэмучин произнес слова, которые Кехсэй-Сабарах хотел бы, наверное, слышать от своих. Да и какой старый боец удержится от соблазна поучить молодых во исполнение житейского долга и для оправдания своего назначения на земле? Слезы подкатили к глазам старика, он опустил голову: «Почему же не свои? – подумал он. – О, Господь Бог! За какие грехи ты бросил нас на колени перед варварами, не имеющими истинной веры? За что ты наградил их, а не нас таким ханом, с которым лучше дружить, чем воевать?» И перекрестился троекратно. Но перед глазами стояли лица павших друзей, и печаль не отпускала его. Он не отрывал застывшего взгляда от огня и, казалось, не видел, как Тэмучин сам подбросил хворосту в пламя, как Усунтай пришел с двумя вертелами оленьего мяса, воткнул их у костра и стал раздвигать ярко горевшие поленья, а угли сгребать воедино. Запахло едой, но слишком далеко в прошлое ушел мысленно Кехсэй-Сабарах, чтобы как-то отозваться на вкусные запахи.