По велению сердца

Установившееся молчание было долгим и неловким.

— Пожалуй, — наконец произнесла она, — мне не следовало говорить об этом.

— У тебя нет причин скрывать, если это правда.

— Это правда. — Невыносимая горечь от безысходности своего положения слышалась в ее словах.

— Почему ты вышла за него замуж?

Она откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула, глядя вверх на нежные розовые лепестки, выбирающиеся из почек начинающей цвести ipynm, которая широко раскинула над ними свои ветви.

— Лео, ты не понимаешь, что значит быть молодой, не очень смелой, а вернее, совсем несмелой девушкой. Жить с тяжелобольной матерью, без денег и видов на будущее. Мы едва сводили концы с концами. Ломбард — о, как я ненавидела этот ломбард! Там был такой гнусный старик, — она передернула плечами с гримасой отвращения. — Он смотрел на меня такими глазами, что мне потом хотелось отмыться. Это было ужасно! А дома мама — раздражительная, требовательная и очень больная. Я все время за нее боялась, — голос Кэрри становился все тише и тише и наконец она замолчала. Кэрри вдруг обнаружила, что машинально намотала на палец длинную прядь волос и стала распутывать ее.

Лео молча ждал.

— Когда появился Артур, такой солидный и респектабельный, мама с радостью ухватилась за него. Лео, мне было всего восемнадцать! Я не могла противостоять им обоим. Не могла! Он старше меня — значительно старше. Для мамы это было как подарок небес. У него есть свои достоинства. Он уважаемый человек, банковский клерк, — она безрадостно улыбнулась. — Прошу прощения. Старший клерк. И наступит день, когда он станет управляющим банка. Артур спит и видит себя на этом месте…

С ней происходило что-то странное и это не было похоже на опьянение. Ощущение легкости и свободы. Словно тяжкий груз свалился с ее души. За все пять лет своей безрадостной супружеской жизни она ни разу ни с кем не говорила по душам. Да и с кем ей было откровенничать? Кого это волновало? Артур же сознательно пресекал ее малейшие попытки проявить самостоятельность и быстро отучил возражать себе. Полностью подавив ее волю, отобрав право на собственное мнение и добившись беспрекословного подчинения, он превратил ее в слабовольное, покорное и трусливое существо. Стоило уехать так далеко от дома хотя бы для того, чтобы попытаться взглянуть на себя с другой стороны.

— Мне кажется, что я его ненавижу, — прошептала она, поразившись тем, что не так страшно оказалось произнести эти слова. — Я его действительно ненавижу… — До сих пор Кэрри не смела признаться в этом даже самой себе, не говоря уже о ком-либо другом.

Он коснулся ее руки.

— Кэрри, извини, мне очень жаль.

Она грустно улыбнулась.

— Ты не сделал ничего такого, за что тебе нужно было бы извиняться.

Он невесело засмеялся.

— Знаешь, что я думаю?

— Что?

— Твоя беда в том, что ты постоянно недооцениваешь себя.

Она несогласно покачала головой.

— Поверь мне! Я разбираюсь в этом, потому что многое повидал за время войны. Героями были не те, кто говорил громкие речи и демонстрировал показную храбрость, а те, кто знал не понаслышке, что такое страх и смотрел ему в глаза. Кто знал свои слабости и преодолевал их. Кто хотел бы бежать, чтобы спасти свою жизнь, но не бежал, а просто выполнял свой долг. Вот кто был героем.

— И ты один из них?

Его голубые глаза, опушенные густыми ресницами, вспыхнули озорным огнем.

— Я? Нет… Спроси кого угодно. Я просто неплохо проводил время. — Он потянулся к нагрудному карману за портсигаром.

Кэрри не сводила с него глаз.

— Я не могу в это поверить.

— А ты поверь. — Его голос прозвучал холодно и отчужденно.

— Ты был ранен, да?

— М-м. — Голубой дым сигареты окутал его лицо. — Дважды. Нельзя пройти через эту бойню, на получив хотя бы случайной царапины.

— И тебе никогда не бывало страшно?

Ответом был принужденный смех.

— Я этого не говорил, не так ли?

— Нет, не говорил.

Он смотрел на долину. Солнце стояло высоко. Его лучи проникали сквозь густые ветви, отчего все вокруг казалось золотистым.

— Странная эта штука — война, — сказал он очень тихо.

— По-моему, это слишком мягкое определение.

В тишине над ними запела птица.

Кэрри слегка нахмурилась.

— Лео? Ведь этого не может быть, правда? Я имею в виду то, что ты просто развлекался на войне.

Он долго молча курил, думая о чем-то своем, потом нехотя ответил.

— Нет. Разумеется, нет. Это была чудовищная война. Все, кто прошел через нее, побывал в кровавой мясорубке. Но, Кэрри, на войне пришлось учиться выживать. — Он задумался. — Адаптироваться к обстановке, что ли. Либо ты ее, либо она тебя.

— Да, — согласилась она.

— Вот я и приспособился к ней. Я научился получать преимущество и сохранять его за собой. Я даже научился получать наслаждение от опасности. — Он усмехнулся. — Видишь ли, моя дорогая кузина, риск, опасность могут возбуждать, как наркотик. Чем больше принимаешь, тем больше хочется.

— А что конкретно ты делал?

Он пожал плечами.