По весеннему льду

Сыну стукнуло тогда тринадцать, и он переживал тяжёлый начальный период подростковой психологической ломки, и очень походил на Томиного собеседника. Пока Тома ходила прямая, как палка, потому что на месте удалённой опухоли на спине красовался нестерпимо чесавшийся двойной шов, и вся семья две недели ждала результатов биопсии, Алексей пережил несколько разных стадий протеста. Каждая стадия знаменовалась бурными и громкими скандалами, которые гасил Матвей, у Томы на это просто не было сил. Она старалась быть спокойной, чтобы не расцарапать каким-нибудь подручным средством свежие швы. Сын сначала искал информацию в Интернете, потом приставал к отцу, потом два дня отсутствовал дома – морально готовился к материнской смерти у лучшего друга. Когда пришли результаты биопсии, и стало ясно, что опухоль доброкачественная, а мать семейства будет здравствовать, Лёшка, ершистый, неуступчивый, грубоватый, плакал как маленький. И эти слёзы смыли из памяти Томы все его изощрённые методы борьбы за независимость.

Тома придержала уже закрывающуюся дверь и проникновенно сказала:

– Не дури, Серёж. Взрослый уже, сам понимаешь, что именно я ему и нужна. Или в Адыгею хочешь?

Парнишка посмотрел на неё затравленно и посторонился, пропуская в квартиру. Тома смотрела на стены, обстановку, мебель, пытаясь понять, чем живёт хозяин жилища. Везде царил беспорядок, квартира была совсем маленькая, с тесным, на два шага коридором и низкими потолками. У Томы сжалось сердце, даже до переезда в загородное жилище, они с Матвеем жили в хорошем доме с просторными квартирами. Подобную тесноту их семейство пережило только на самой заре своего существования, когда бытовые неудобства воспринимались совсем по-другому, легко и весело. Тот факт, что новорождённый Алексей спал в люльке из коляски, которую они подвешивали на массивное деревянное основание старого списанного мольберта, вывезенного знакомым студентом-живописцем из Репы (так студент именовал институт имени Репина), вызывали только смех. И потом, когда они после краткого, ко всеобщей радости, пребывания в одной квартире с родителями, переехали в новое просторное жилище, жизнь друг у друга на головах вспоминалась на одной тёплой волне с самыми светлыми событиями того счастливого времени. На даче до сих пор стояло старое раскладное кресло, где Матвей с Томой спали в обнимку первые годы брака. Кресло было настолько узкое, что они привыкли синхронно переворачиваться ночью с боку на бок, чтобы не просыпаться. Теперь оба недоумевали, как они там помещались.

Здесь же дефицит пространства совмещался с каким-то трудноуловимым тяжёлым духом потерянности и отчуждения. Словно ты заходил не в городскую квартиру, а в брошенный много лет назад, заросший кустарником пустой дом.

Тома вошла в узкую гостиную. Павел сидел на диване, с плюшевой обивкой, обильно украшенной потёртыми залысинами, и был погружён в изучение огромной потрёпанной карты.

– Я ему говорю, погугли, и всё найдёшь. А он с этой скатертью возится, – мрачно сообщил Сергей, неслышно подошедший сзади.

Павел обернулся, увидел Тому и вскочил. Его лицо просияло, он сунул карту ей прямо под нос и возбуждённо, скороговоркой начал рассказ о местах силы и удивительной целительной энергетике Кавказа.

Тома кивала, соглашалась, рассматривала на замусоленной карте с белыми махровыми линиями сгибов странные названия населённых пунктов:

Потом очень осторожно она поинтересовалась:

– Паш, а зачем туда ехать?

– Как зачем? – удивлённо переспросил он. – Ты же мне сказала ехать! Я уже несколько дней готовлюсь, маршрут прорабатываю… Только вот, Серый мешает, ходит и ругается. Так это же для него всё, там его мать где-то живёт!

– Моя мать умерла четыре года назад! Та, которую я знал, по крайней мере, – довольно громко огрызнулся мальчик. Потом добавил потише: – А другой мне не надо.

Большая фигура Павла застыла, выражение его лица сменилось. Он был подавлен или расстроен, это Тома чувствовала очень ясно. Но одновременно напоминал замершего зверя, который прислушивается к лесным шорохам и ловит запах, приносимый ветром.

– Ты же нашёл себе другого отца. Иди к нему. Если я не устраиваю.

– Блин! Я просто с ним хотел познакомиться! – фальцетом, сорвавшимся на визг, крикнул Сергей. – Достал уже! Я же здесь, с тобой сижу! Сам скоро шизиком стану!

– Сергей, остановись! – Томин голос стал стальным, она вложила в свою фразу весь имеющийся запас душевных сил и убеждения.

Мальчик сник и отвернулся. Томе показалось, что он сам испугался того, что вырвалось у него, подростковой самоуверенностью здесь и не пахло.

– Ты не угостишь меня чаем? А я пока с отцом поговорю.

К её великому удивлению, Сергей нехотя поднялся и поплёлся на кухню. Она слышала, как тихо и раздражённо что-то бормоча, он стал наливать в чайник воду.

– Пашка… – Тома испытывала перед душевным недугом иррациональный страх, свойственный большинству людей. – Ты пойми, тебе всё это мерещится. Ну как я могу тебе говорить что-то, находясь в другом месте. Это твоя болезнь… Ты принимаешь сейчас лекарства?