По ветру

В пальто становилось жарко: Белка спустила его с плеч, вытащила руки из рукавов и растянулась на ковре в полный рост, задев ножку стоящего недалеко стула – в темноте мебель растворялась, словно тревога в теплых объятиях. Тот шаркнул по ковру – будто зашипев на потревожившую его девушку, но устоял. Белка вглядывалась в темноту, не закрывая глаз – так она ощущала пространство вокруг, впитывала его. Слушала смех из зала: чей-то резкий, с визгливыми нотками – явно молодой девушки, которая не стесняется эмоций. Скорее всего, она сидит в компании друзей, потому что ее смеху вторят, перебивают быстрыми неразборчивыми фразами, а дальше общий хохот взрывается, ударяется в каждый бокал, в неоновые лампы на стенах, в стеклянные панели у випок и разлетается звонкими каплями по залу. Мимо ее випки кто-то проходит, и Белка подмечает не только тяжелые, уверенные шаги, но и шорох хлопковой брючной ткани. Она лично ее выбирала, когда создавалась форма официантов. Не только по цвету и фактуре, но и по тому, как хлопок касается кожи, как звучит. Ткани – они ведь не немые, просто слишком тихие, чтобы быть услышанными. Но это своеобразная музыка: как поскрипывает кожа, как с легким свистом скользит шелк, как шуршит платье своим длинным подолом… Это тоже – из детства. Белка полюбила эту звукопись еще крошкой: она узнавала отца по скрипу ботинок, по колким отзвукам складок на пиджаке. А вот шуршание платьев – это мама. Она всегда ходила нарядная, даже дома, и Белка вслушивалась не столько в голоса и разговоры, сколько в перекличку тканей. Видимо, так в ней и зародилась любовь к одежде – странная, но повлиявшая на всю последующую жизнь. Мама, правда, схватилась бы за голову, увидь она свою дочь без обуви, разлегшуюся на полу ресторана поверх дорогого пальто. Она вообще много от чего пришла бы в ужас, дай Белка себе свободу хоть раз в присутствии родителей. Это Эле все сходило с рук – вернее, укладывалось в ее неподобающий стиль жизни. А ей, Изабелле Стрельцовой, с самого рождения уготована судьбой роль послушной, идеальной дочери – эдакой принцессы из сказки. Белка терпеть не могла сказки и принцесс. Первые – за то, что в каждой «долго и счастливо», а на деле чаще всего «как выйдет – можно и потерпеть». А вторых – за то, что именно так ее называли в детстве все друзья и знакомые семьи, для которых нужно было петь, или рассказывать стихи, или еще что-то – главное, чтобы всем было весело. Всем, кроме самой Белки.

Из воспоминаний ее выдернул тоже звук – стук в дверь випки. Белка вздрогнула, мгновенно вскочила и, выставив руки вперед, медленно пробралась к двери. Яркий свет на мгновение ослепил, а удивленное лицо официантки даже позабавило.

– Эм, обед для Белки, – неуверенно произнесла она. – Я вам сейчас помогу со светом…

– Нет-нет, все хорошо, – Белка пошире распахнула дверь, впуская официантку. Хотелось сгореть со стыда: на полу безобразной кучей валялось пальто – рядом с ботинками. – Поставьте на стол, я сама тут… Мне даже нравится…

Глупые попытки оправдать свое странное поведение выглядели еще хуже, чем ситуация в целом. Белка отсчитывала бесконечные секунды, пока официантка сервировала стол, расставляла севиче с морепродуктами, огурцом и авокадо, грог и тот самый низкокалорийный чизкейк. Виновато улыбнувшись, она едва ли не вытолкала бедную девушку за дверь и только тогда выдохнула. Стыд и позор, мама бы отреклась от нее за такое поведение. Белка бы даже простила ей что-то вроде: «Ее при рождении подменили… Мы старались, как могли, но сами видите». Она развела руками, изображая маму, и захихикала, путаясь ногами в пальто. Когда Белка осознала, как непродуманно дурачится в темноте, было уже поздно – она летела на пол, даже не успев сгруппироваться. Грохот почти перекрыл ее ругательства, а недовольное лицо мамы так и всплыло на внутренней стороне век.

– У вас там все в порядке?

Белка не сразу поняла, что голос доносится из-за стены. Ее феноменальное падение было слышно даже в соседней випке. Мог ли этот день стать еще хуже?

– Вы слышите меня, подмененная при рождении?

Определенно мог. Белка подползла к стене – по полу было безопаснее передвигаться. Собеседник еще и усмехался – вот ведь урод, ну! Стоп, она это вслух говорила?

– Конечно вслух, – еще один смешок. – Вы хотя бы живы. Это уже хорошо… Белка.

– Вы все время меня подслушивали?

– Я музыку попросил убрать, а тут как раз вам обед принесли. Приятного аппетита.

– Спасибо.

В темноте казалось, что собеседник сидит рядом. Приятный мужской голос, хорошая дикция, полуулыбка – это слышалось в интонации. И притягивало – Белке крайне хотелось поболтать со случайным соседом.

– Вы, кстати, от кого тут прячетесь?

– Я? – тут же донеслось в ответ, словно человек за стеной только этого и ждал.

– Вы… Как мне называть вас?

– Пожалуй, Змей.

– Змей? – фыркнула Белка. – Вы похожи на змея?

– Не то чтобы… Похож я, наверное, на енота, но так привычнее. А вы?

– Белка, просто Белка.