По воле Петра Великого

По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

Часть I СИБИРЬ НА ОТКУП

ГЛАВА I В ПАРАДИЗЕ

   — Давно вы уж здесь, в России, Минхен?

С этим вопросом плотный, почти багровый лицом, здоровяк, молодой голландец Каниц обнял за талию и привлёк к себе красивую рослую девушку — немку лет семнадцати. Минна была дальняя родственница хозяина и помогала ему, разнося напитки гостям в двух особых комнатках матросской австерии «Четырёх фрегатов», которая помещалась во вновь отстроенной крепости Петра и Павла, очень близко от домика, где жил со своею новобрачной сам державный хозяин и создатель города.

И сейчас грузная, мощная фигура Петра первою бросалась в глаза среди десяти — двенадцати человек, наполнявших заднюю комнату австерии.

Капитан — как его величали собеседники — сидел за столом, в дальнем углу комнатки, где табачный дым так и ходил облаками. При скудном освещении и в этих облаках все сидящие вокруг Петра казались порою одетыми туманом. Очертания лиц и фигур для постороннего наблюдателя сглаживались, почти сливались. Темнели и выдавались только спины, затылки, или белели воротники и жабо на груди. Выделялись руки, когда они поднимались и подносили к усам кружки и стаканы. Поблескивали кое у кого большие, круглые стёкла очков. Затем, когда дым на время рассеивался, поднимался к потолку, рваными, косматыми полосами тянулся и через двери уходил в соседнее помещение, уносился в одно раскрытое окно, выходящее на канал, — тогда вся пирующая компания теряла свои призрачные очертания. Тёмные морские куртки лоцманов или шкиперов, нарядные кафтаны приспешников царя, бритые и бородатые лица — всё это снова выступало из тумана и даже при недостаточном освещении могло поразить взгляд художника смесью тонов, красок и резким различием типов.

На фоне глянцевитой кафельной печи, к которой он прислонился спиной, Пётр темнел, словно изваяние, в своём неизменном коричневом кафтане. Царь что-то толковал по-голландски резиденту Нидерландских штатов и, пользуясь пролитым из кружки элем, даже чертил ему на столе течение какой-то реки, порой обращаясь за справками к другому голландцу, шкиперу, сидевшему тут же, рядом и сосавшему свою пипку, чередуя затяжки табака с глотками крепкого эля.

За плечом шкипера виден был восточный профиль Шафирова.

Маслянистые, красивые глаза вице-канцлера были устремлены на графа Григория Дмитриевича Строганова, с которым он беседовал, но острый слух ловкого карьериста ловил звуки голоса капитана: не услышит ли он чего-нибудь, что может пригодиться ему самому или тем сильным покровителям, которые сумели незначительного служаку, переводчика Посольского приказа, Яшку довести до положения вице-канцлера и любимца московского царя.

Граф Григорий Строганов, несметный богач, видевший многое на своём веку, старым изнеженным лицом напоминающий лица римских императоров или первосвященников, лениво потягивал ароматное и лёгкое кипрское, посасывал полные губы, обрамляющие почти беззубый рот, и, лукаво прищурясь, рассказывал о напрасных попытках одной цыганки пробудить в нём искру страсти, за что ей была обещана крупная награда.

   — А что, если бы графиня проведала? — тонко улыбаясь, вставил Шафиров, услужливо оправляя подушку, нарочно для старика-графа брошенную Минной на твёрдую скамью.

   — Графиня?.. Ей есть кого ревновать, — открыто кивая на капитана, небрежно ответил Строганов. — Да и не возьмёт она на себя труда греть мои старые кости... Хе-хе... У ней не нужда в деньгах... Она графиня Строганова, а не пройдоха какая, что из грязи в князи попала! — пустил мимоходом стрелу граф и опять стал сообщать подробности своей пикантной истории.

Развалившись и расстегнув дорогой кафтан, убранный тончайшими кружевами, — друг души Петра, Меншиков пил свой рейнвейн, прислушиваясь к циничным рассказам старого развратника и в то же время отвечая короткими, но дельными замечаниями толстому, небольшому ростом, человеку с пушистыми, как у кота усами, князю Матвею Петровичу Гагарину, генерал-президенту Сибирского приказа и губернатору московскому.

   — Опять ты с английским табаком, Петрович? Не до него нам... Опасаемся, как бы не приняли нас в прутья над Прутом... Реваншу достичь надо... Довольно, гляди, и без того ты нажил с англичанина твоего, с лорда Перегринуса... Без мала десять лет, как он всю продажу табаку и у нас, и в твоей Сибири залучил в свои руки. На много тысяч рублей этого зелья в бочках через один Архангельск провозят. Были мы тамо с капитаном, так и я осведомлялся... Жаден твой маркиз Фонкар. Мало благодарностей от него и видели. А он уже новых вольгот ищет... Погоди... дай срок...

   — Оно мне и не к спеху... Пишет приятель. Вот я и сказал тебе по дружбе... Тоже не даром будем для маркизенка себя трудить! — веско намекнул Гагарин.

   — Даром не даром, да не в час, — так ничего не возьму! И дела не выйдет, и лишняя свара с капитаном... А у нас по своим делам немало с ним розни бывает. Сам знаешь: горяч он, мой друг сердечный, и на руку тяжёл...