По воле Петра Великого

Но Меншиков, если и уловил эту улыбку, сделал вид, что не заметил ничего, дальше повёл свою звучную речь.

   — И хотя супруга оная была ума довольно изрядного, обхождения честного и любезного, хотя по своему избранию взял её царевич, — ещё раз подчеркнул беззастенчивый оратор, — но жил он с принцессою в крайнем несогласии, умножив обхождение своё с непотребными людьми, на стыд имени и дому царскому, и при той жене своей взял бездельную девку-работницу, жил блудно с оною, явно беззаконно поступая, оставя жену, которая вскоре и жизнь свою окончила, хотя и от болезни, однако думать можно, что и сокрушение от непорядочного жития супруга-цесаревича много тому вспомогло!..

Актёр по природе, умеющий прекрасно играть разные роли даже перед таким взыскательным и опасным «зрителем», как Пётр, здесь Меншиков дал волю своим способностям — горестные ноты зазвучали в голосе, лицо, негодующее и скорбное, слегка побледнело.

Даже слушатели почувствовали стеснение в груди, припомнив тихую, ласковую, хотя и некрасивую Шарлотту-Софию, её печальное житьё в России и мучительную смерть.

Заметив перемену настроения, Меншиков с новым жаром, подъёмом, почти возвышаясь до трагизма, продолжал:

   — И што же государь отец?! И тут не иссякла, не истощилась мера долготерпения родительского. Только с великой угрозой, в самый печальный час погребения невинной страдалицы объявил первенцу своему: лишить-де царевича наследства, ежели он не оставит худых нравов, не будет покорен воле отца и не примется усердно за изучение того, что наследнику государства знать пристойно. И не поглядит на то, што один у него сын, ибо тогда ещё не было другого царевича рождена от матушки-царицы нашей. И подтвердил, што лучше чужого достойного учинить наследником, нежели своего непотребного, который растеряет все стяжания царские, добытые с помощью Божьей; опорочить славу и честь народа Российского, для которых сам государь и здоровья не щадил, и живота своего, во многих баталиях участвуя своей высокою персоной. И не желает государь по смерти принять кару на Суде Божием за то, што вручил правление народом сыну, зная верно о непотребности его к делу!

Пётр слушает речь Меншикова и словно себя слышит самого, даже беззвучно, одними губами повторяет каждое слово. Желая дать свободу судьям, он не явился на это судилище, чтобы из страха перед царём не покривили душою судьи. Но всё-таки хорошо, что Меншиков так умеет выразить мысли и чувства царя-отца, вынужденного судиться перед Богом и людьми со своим первенцем сыном.

А Меншиков, словно угадывая, что не одно только высокое собрание ловит каждое слово его умной речи, ещё больше вдохновляется, ещё твёрже и внушительней звучат его слова.

   — В ответ на милость, не имеющую примера, на любовь отцовскую и терпение неистощимое царевич ответил неправдивым, притворным писанием, выразив желание отречься от престола и принять иноческий обет. А сам, выждав, когда государь для дел военных, себя и жизни своей не жалея, отбыл в Дацкую землю, в тот час и скрылся, добрался до австрийских земель, во владения цесаря римского, коему при личном разговоре многие жестокие клеветы возвёл и на отца-государя, и на царицу, как и на слуг их верных!..

   — О себе смекает Данилыч! — негромко шепнул соседу, боярину Стрешневу, князь Ромодановский.

   — Жалобы принёс свояку-цесарю царевич, будто извести его готовы и родитель его, и царица-матушка!.. — возмущённым, негодующим голосом продолжал Меншиков, как будто невыносима его сердцу такая клевета, такой лживый навет, как будто не собраны здесь сейчас судьи, чтобы при свете дня, на основании холодной, бездушной буквы закона лишить жизни того, кто убежал на чужбину именно из желания спасти себя от смерти.

Это соображение мгновенно зашевелилось в мозгу у каждого из здесь сидящих, но некогда им остановиться, вдуматься в него; надо следить за порывистой, быстро и бурно текущей теперь речью «ревнителя закона», добровольного обвинителя.

А тот совсем увлёкся. Покраснело лицо, глаза мечут искры, голос наполняет весь обширный зал присутствия.

   — Не помышляя о возможности толикого проступка и бесстыдства беспримерного, государь потревожился родительским сердцем, узнав об исчезновении с пути сына, приказал искать следов его, опасаясь свершённого над царевичем злодеяния. И узнал весть невероятную, што сам царевич бежал, взяв с собою и девку свою непотребную, и, после свидания с цесарем, укрыт последним в Тироле, в крепости Эренбер. А когда прислал государь в Вену нарочитых послов, требуя выдачи сына, тот и дальше последовал, поселился в неапольской крепости, в полной тайне. И лишь по многим трудам и проискам, употребя ласку и угрозы, удалось выманить царевича из этого убежища. Да и то по пути он думал бежать далее и укрыться у папы римского, чем ещё больше мог бы расплодить смятение и опозорить отца-государя.