По воле северных богов (СИ)

Фергюссон уехал на следующее утро, и снова дни потекли мимо неспешной чередой. Пришел март, а с ним и нервное ожидание скорых родов. Однако ребенок не спешил покинуть материнскую утробу. Лишь в самом начале светлого и звонкого апреля Тир, проснувшись среди ночи, поняла, что началось… Она встала и, стараясь не разбудить Хьюго, пошла в комнату к Асе и Эрику. Толстуха проснулась от первого же прикосновения и, увидев над собой перепуганную госпожу, сразу поняла, в чем дело.

— Иди, ложись и ничего не бойся. А я сейчас.

Тир поплелась обратно, поддерживая отвердевший, напряженный живот. Аса же, наскоро одевшись и заколов волосы, отправилась будить себе помощниц и раздавать указания. Закончив все немудреные приготовления, она поспешила к госпоже. Та уже зажгла свечи и теперь лежала, откинувшись на подушки. Глаза ее стали совсем круглыми, на лбу сверкали мелкие бисеринки пота. Аса подошла и деловито ощупала раздутый живот.

— Еще не скоро, девочка моя. В первый раз все не быстро. Вот у меня… — и повариха завела длинный подробный рассказ о своих первых родах, потом о родах своей дочери, которая уже несколько лет как вышла замуж и жила в двух днях пути от дома Тир, потом…

Молодая женщина, краем уха ловя ее равномерный успокаивающий шепоток, больше прислушивалась к себе, с напряжением ожидая новую схватку. Ближе к утру приступы боли стали учащаться, почти не оставляя ей времени на отдых, а потом вдруг накатила такая нестерпимая волна, что Тир не сдержалась и, перебивая Асу, закричала, заметавшись по подушкам.

— Мама! Мамочка! — взывала она к той, которую никогда не знала.

— Что? Иисусе! — Хью, как подброшенный, выскочил из своей кровати в чем мать родила и остановился посреди комнаты, озираясь и тараща глаза.

Повариха, с нескрываемым удовольствием оглядев его стати, подняла глаза к его заросшему за ночь черной щетиной перепуганному лицу и, усмехаясь, посоветовала:

— Ты бы оделся, сэр рыцарь. На тебя, конечно, приятно посмотреть, но все же…

Хью, смутившись, принялся напяливать штаны, но все никак не мог попасть ногой во вторую штанину и смешно прыгал на одной ноге, при этом стараясь не отрывать встревоженного взгляда от Тир.

— Ты на штаны смотри, а не на нее, недотепа ты, недотепа! Того гляди, свалишься, нос разобьешь. Вот будет потеха!

— Тир, голубка моя, началось, да? — не обращая никакого внимания на колкости Асы, спрашивал Хью.

— О Хью! Так больно!

— Побыть с тобой?

— Нет. Уйди. Мне будет неловко.

— Я тут недалеко, в коридоре постою. Ладно? Ты только позови, и я уже буду тут.

— Иди, иди, — Аса решительно вытолкала спотыкающегося крестоносца за дверь.

Потом туда же был отправлен Брут.

— Ну вот, теперь можно и за дело браться.

— Аса! Я умираю! — извиваясь, кричала Тир.

— Не умираешь, а рожаешь, дуреха. Это тебе, конечно, не блины печь, но и ничего хитрого тоже нет. Сейчас управимся, вот увидишь, моя милая.

Она поудобнее уложила Тир, задрала на ней ночную рубаху и деловито уставилась в то место, через которое прошел раз в жизни каждый, рожденный женщиной, а после бережно обтерла пот с лица роженицы. Та метнула на нее быстрый отрешенный взгляд и вновь уставилась куда-то перед собой, судорожно дыша приоткрытым ртом… Накатила новая схватка, и Тир, откинув голову, застонала.

— Кричи, кричи. Мне всегда от этого легче становилось.

— О Аса! Как можно после этого решиться на следующие роды? Я больше никогда, ни за что! Близко к себе не подпущу мерзавца! Если этот сукин сын только сунется ко мне, отрежу все к черту! О!!! Ни за что! Никогда! И что я была за дура?

Аса только посмеивалась. Потом в очередной раз приложив руку к животу, посерьезнела.

— Хватит глупости болтать. Пора работать. Как скажу, будешь тужиться изо всех сил. Ну! Тужься! Еще, еще! Хорошо. Молодец. Теперь отдохни немножко. Вот так. Ну, опять! Тужься! Давай, девочка моя. Еще немножко потерпи!

Тир совершенно не соображала, сколько прошло времени — день, час или несколько минут. В голове кружилось, перед глазами плыли красные круги от отчаянных попыток вытолкнуть из себя плод.

— Мамочка! — взмолилась она вновь, от кончиков пальцев до макушки пронзенная схваткой, напрягая все силы, и вдруг в наступившей после ее истошного вопля тишине раздались совсем другие звуки.

Тир не сразу поняла, что это заплакал ребенок. Ее ребенок. Ее мальчик.

— Чудесная здоровенькая девочка, — возвестила Аса и, обтерев малышку теплой водой, бережно завернула в подогретые у камина пеленки.

— Как девочка? — слабо возразила Тир.

— Моя дочь! — ликующий возглас донесся через щель в приоткрытой двери.

Раздалась какая-то возня, и в ту же секунду счастливый отец, выдравшись из лап Эрика, который удерживал его все это время от попыток ворваться к роженице, влетел в комнату и упал на колени перед кроватью.

— Я же говорил, что дочь, — смаргивая откуда-то взявшиеся слезы, проговорил Хьюго и бережно, словно она была из стекла, поцеловал руку Тир. — Теперь у меня уже две любимые женщины.

— Но в следующий раз…

— Ты же говорила, что теперь скорее кастрируешь его, чем подпустишь к себе, — подколола Аса.

— Она так сказала? — забеспокоился Хью.