По воле северных богов (СИ)

— Да, — Хьюго кивнул, изучая крохотного узкоглазого старика, закутанного в традиционную меховую парку с откинутым на плечи капюшоном.

— Вот этот, — норманн пренебрежительно ткнул пальцем в финна, и волк при этом молча оскалил острые белые зубы. — Вот этот идет к себе в селение и готов указать дорогу тебе, при условии, что ты сначала проводишь его. Он стар, хочет умирать, но боится, что смерть настигнет его в пути, а не дома.

— Я согласен, — быстро произнес Хью, переводя глаза на старика и выразительно кивая.

— Святые мощи, — пробормотал за его спиной Джон Эллиот.

А Питер, пожимая плечами, добавил:

— Этот, по крайней мере, точно твоей задницей интересоваться не будет. Ему бы свою куда надо дотащить.

Глава 32

Так случилось, что уже на следующее утро Хьюго Гилфорд покинул Хандебю, следуя за старым финном и его псом.

Едва они миновали обжитые места, идти стало очень тяжело. Наст, легко выдерживавший старика, проваливался под весом англичанина. Пришлось под руководством финна, что-то бормотавшего на своем гортанном лопочуще-быстром языке, мастерить лыжи. Тогда начались новые мучения. Пока Хьюго научился ходить на них, он извелся так, что в полный голос проклинал все на свете, но ни разу у него не возникло мысли повернуть назад. Отступить.

Старик оказался прекрасным охотником. Там, где требовалась сила или быстрота молодости, ему помогал Хьюго, поэтому сложностей с едой они не испытывали. Вечерами Гилфорд дремал у костра, щурясь через огонь на сидевшего по другую сторону старика, который, казалось, никогда не спал, потому что просыпаясь Хью снова видел его на том же месте, в той же позе, и волк по-прежнему лежал у его ног. А еще старик пел. Дрожащая, непонятная уму и сердцу англичанина песня летела к звездным небесам, иногда волк начинал подпевать своему хозяину, задирая лобастую голову. И англичанин гадал, что звучит более дико и первобытно — вой волка или песня человека.

Через месяц пути все, что произошло с Хью на галере шейха, сам Богаэтдин, его юный любовник и та ночь, неразрывно связанная в сознании Хьюго с адской жарой восточной бани, отошли, стерлись, отодвинутые простотой и безыскусностью жизни в пути и суровостью северной зимы. Тогда рыцарю начинало казаться, что очищение, о котором он просил небеса, было даровано ему, но уже на следующую ночь ему снились тяжелые маятные сны, исполненные похоти и запретных забав. Слишком богатое воображение подводило своего хозяина. Он просыпался с бешено бьющимся сердцем, убежденный, что теплое тело, прижавшееся к его боку — это вновь маленький сладострастный грек. Но в неверном призрачно-размытом свете морозного утра видел рядом с собой лишь волка, а напротив замершего отрешенно старого финна.

Старик заметно ослабел, и к вечеру уставал так, что добросердечный англичанин подставлял ему спину и тащил на себе, пока не выбивался из сил сам. Обоих гнали вперед мощные чувства, почти инстинкты. Один шел за смертью, другой за любовью, с которой связывал саму жизнь. Хьюго уже давно сбился со счета, не представляя не то что какое нынче число, но даже месяц. Теперь имело смысл только то, что сейчас зима, а после наступит весна, ее же в свою очередь сменит лето, чтобы утонуть в объятиях осени, которой раз за разом суждено умирать, сраженной морозами, и быть похороненной под толщей белоснежных искристых снегов.

Особо тяжело стало Хью в полярную ночь, когда солнце перестало подниматься над горизонтом, лишь едва подсвечивая из-за его размытой линии мутное серое небо. Казалось бы — чего такого? Но вездесущая серость, похоже, обладала способностью забираться в саму душу, выпивая из нее радость. В такие дни Хьюго думал, что путь его бесконечен, как эта ночь, что теперь до скончания века он так и будет идти следом за серебристо-серым волком, неся на себе умирающего старика, подгоняемый пронизывающим ветром и влекомый далеким образом прекрасной светловолосой женщины.

Хью испытал что-то вроде шока, когда снежная равнина, которой они шли весь этот день, внезапно кончилась, оборвавшись у седого северного моря… Еще через два дня они, наконец, достигли родного селения старого финна. А уже к вечеру Хью позвали в его ярангу. Старик лежал, бережно укрытый меховым одеялом, рядом собралась вся его семья, к которой он и стремился, желая повидать перед смертью. Гилфорд присел рядом с постелью. Некоторое время старик смотрел ему в лицо своими узкими глазами, в которых уже отражалась вечность. Потом негромко окликнул волка. За все время пути Хью так и не удалось разобрать его кличку. Зверь приблизился и невозмутимо-отстраненно остановился рядом, всем своим видом говоря: «Я по-прежнему независим».