По воле судьбы

Джоан натянула зеленое платье. Чтобы сложить свои пожитки, ей не потребовалось много времени – несколько застиранных сорочек, серо-коричневых от глины, рваные лохмотья серой ткани, пара глиняных чашек и мисок, грубые приспособления, которые она сделала, чтобы обрабатывать свои статуэтки. Из-под соломенного тюфяка Джоан достала припрятанные монеты и нож, осторожно вытащила деревянную доску из-под единственной лавки – на ней были новые статуэтки. Принесла сундук, в котором хранились остатки завернутой в тряпки посуды, задумчиво посмотрела на маленькие фигурки святых.

– Заверни их в серое платье или в сорочку, – посоветовал Риз.

– Какой в этом смысл? Я все равно не смогу их обжечь.

– Здесь не единственная печь на свете, есть и другие. Если потребуется, заверни их в свою одежду. Попросим передать твоему брату, когда он придет, чтобы принес сундук.

Джоан попыталась возразить, хотя понимала, что это бессмысленно. Риз встал на колени и помог ей, снова завернув статуэтку, с которой она начала.

– Ты не должен был этого делать, – пробормотала она. – Я всегда сама справлялась с Джорджем, я нужна ему здесь, без меня работа замрет.

– В один прекрасный день деньги ему понадобятся больше, чем ты. Тогда в эту хижину войдет незнакомый мужчина и у тебя действительно не будет выбора, вернее выбор будет между повиновением и побоями. – Он встал и протянул ей руку. – Пойдем. Тут ты никому ничего не должна, ты расплатилась сполна.

Джоан оглядела убогую обстановку хижины, последние три года служившей ей домом. Несмотря на нищету, все это время они с Марком были в относительной безопасности.

Прежде чем покинуть это место, она должна выяснить, что же ее ждет впереди.

– Ты действительно ехал в такую даль, чтобы купить посуду и отчитать Джорджа?

Он стоял рядом с ней. Исходившая от него сила заполняла все пространство крошечного помещения, Джоан ощущала ее.

– Да. Но я пришел еще и для того, чтобы увидеть тебя, убедиться, что с тобой все в порядке.

– Ты можешь поклясться, что это все? Поклянись мне, что, когда ты шел сюда, не намеревался забрать меня?

Риз ответил не сразу. Она ждала, и чувство опасности, которое было ей так хорошо знакомо, заставляло кровь стучать в висках.

– Не думаю, что намеревался забрать тебя, но поклясться в этом не могу.

Он снова протянул ей руку, предлагая идти. Как же она хотела ему верить!

– Если ты честный человек, боюсь, ты пожалеешь об этом, если же нет – пожалею я. – И она встала, так и не воспользовавшись его рукой.

– По-моему, мы оба рискуем.

– По-моему, ты не оставил мне выбора.

Он поднял мешок с ее пожитками и открыл дверь.

– Это правда, Джоан, у тебя нет иного выхода – ты поедешь со мной.

Ее брат пришел несколько часов спустя. Риз услышал, как он, разыскивая сестру, выкрикивает имя Джоан на улице. Покинув кабинет, каменщик по лестнице спустился к дверям. В зале витали ароматы хлеба и супа. Такая привычная для многих суета в кухне, которую уже успела затеять Джоан, была для этого дома приятным новшеством.

На улице стоял Марк с деревянным сундуком в руках. Для своего возраста он был довольно высок, а глядя на широкие плечи и гибкое юношеское тело, создавалось впечатление, что ноша ему не в тягость. Белокурые волосы свисали на плечи, а глаза, неожиданно темные для блондина, изучали Риза с некоторой долей враждебности.

– Так значит, это ты, – обратился он к Ризу вместо приветствия.

– Да, я.

Риз, приведя юношу на кухню, где Джоан варила обед, вышел в сад. Он специально оставил их с Джоан наедине: пусть поговорят в его отсутствие.

Риз подошел к скамье, где на подпорках лежала незавершенная статуя. Вчера он, наконец решившись, приступил к работе над ее лицом. Он всегда оставлял это на конец работы. Высеченные им статуи Риз пытался очеловечить. Работая над ними он опирался не на традиционные каноны, устанавливающие позы и характеры, а выжидал, пока в его воображении не возникнет подходящий образ. Когда святые возникали перед его мысленным взором, они представляли собой смешение черт множества лиц, которые ему приходилось видеть в городе, черт, оставивших неизгладимое впечатление в его памяти.

Урсула будет исполнена достоинства и величия, воплощая одновременно осознание своего высокого предназначения и выпавших на ее долю страданий. Она не будет смотреть на прихожан свысока, как большинство изваяний мучениц.

Марк, все еще с сундуком в руках, вышел из дома. Поставив его на стол под деревом, он посмотрел Ризу в глаза, отчасти самоуверенно, отчасти настороженно. Единственный мужчина в их с Джоан семье был готов к обсуждению условий.

– Она говорит, я тоже могу остаться здесь.

– Вряд ли я решился бы оставить тебя на улице.

Марк обдумал эти слова, затем прожег Риза испытующим взглядом.

– У тебя нет жены. – То ли вопрос, то ли утверждение.

– Как видишь.

– Она не будет твоей рабыней, – он отвел взгляд. – Да и я тоже.

– Мне не нужна рабыня, а ты в качестве раба и подавно.