По волнам памяти

Впереди рулил зеленый «бобик», за ним десяток, с брезентовыми тентами таких же грузовиков, к которым были прицеплены с длинными стволами пушки.

Наш солдат выбросил одну руку с трепещущим флажком вперед, а вторую вскинул над головой.

Колонна, урча моторами, медленно потянулась в сторону заснеженной степи.

Миновав перекресток, последняя из машин на несколько секунд остановилась, из-под тента высунулась рука, боец влез в кузов, и автомобиль снова тронулся.

– Пап, а пап, – обернулся я от окна, к стоявшему рядом отцу, когда трасса опустела, и машины скрыла летевшая вслед поземка. – У тебя на войне были такие пушки?

– Это гаубицы, сынок, – ответил он. – Мои были калибром меньше.

Мороз и солнце

Выйдя за ворота с лыжами и палками в руках, я, паря ртом, оглядываю пустынную, с сугробами вдоль заборов, улицу, и поглубже натягиваю на голову шапку.

Сегодня в школу идти не надо. На улице мороз за двадцать, занятия отменены, и я радуюсь.

Улица – не школа, ее никто не отменял, а потому нужно подышать свежим воздухом.

Воткнув палки в снег, я кладу лыжи рядом стягиваю с руки варежку и, сунув в рот два пальца, издаю резкий свист.

С высокого тополя на углу, срывается стая дремавших там галок и с карканьем уносится в небо.

Из двора напротив тут же раздается ответный, потом открывается одна из створок ворот, и наружу выходят мои друзья, Сашка с Вовкой. Оба тепло одеты, в руках палки с лыжами.

Сашка учится в пятом классе, я в четвертом, а Вовка второклашка.

Прошлым вечером мы договорились с утра отправиться на Буровую.

Буровая – это степной курган в паре километрах от городской окраины, с которого можно с ветерком скатиться вниз. Что нам весьма нравится.

– Ну как, пацаны? – вопрошаю я через дорогу. – Готовы?

– А то! – отвечает Сашка, Вовка молча кивает.

Затем мы прилаживаем к ногам лыжи с ременными креплениями, берем в руки палки и выбираемся на проезжую часть. Ее после снегопадов регулярно чистит трактор.

У крайнего справа дома, пересекаем отвал, за которым сбоку уходящей в степь трассы, виднеется наезженная лыжня. Ее проложили солдаты.

Сразу за нашей улицей военная часть. Охраняющая лагерь строгого режима.

Летом, по утрам, солдаты бегут трехкилометровый кросс, в направлении Буровой, а зимой, обычно по субботам, такой же, но на лыжах.

Вот они и накатали след, на который мы быстро выбираемся.

Лыжи отлично скользят, впереди Сашка, я за ним, Вовка замыкающий.

Когда наша улица, с поднимающимися вверх белыми столбами дыма над крышами остается позади, мы прибавляем ходу и, сопя носами, вразмашку машем палками.

Вскоре Вовка отстает, а мы с Сашкой мчимся наперегонки.

Примерно через километр останавливаемся у заснеженной воронки, откуда торчит здоровенный куст шиповника, стягиваем с рук варежки и лакомимся его ягодами, выплевывая изо рта косточки.

Чуть позже к нам присоединяется Вовка.

Погода, между тем, на глазах меняется: небо становится ясней и выше, в нем проглядывает серебристый диск солнца.

– А мороз – то, того, вроде отпускает, – говорю я.

– Ну да, – щурится вверх Сашка. – Едем дальше.

Он первым берет в руки палки, сходит с наезженной колеи в пушистый снег, и торит дорогу в сторону виднеющегося впереди кургана.

Мы с Вовкой скрипим лыжами за ним, продвижение замедляется.

Но вот и конечная цель, останавливаемся у подножия. Осматриваемся.

Курган в десяток метров высотой, с железной треногой на верхушке, слева пологий, уходящий вдаль, склон, переходящий в заснеженную равнину.

Посередине ее школьный сад, с заиндевелыми деревьями, за ним просматривается одинокий хутор. С его островерхих крыш в небо тоже поднимаются дымки. Как на нашей улице.

– Ну что, айда наверх? – оборачивается к нам Сашка.

– Айда, – отвечаю я, и мы, раскорячив лыжи углом, взбираемся на курган.

Оттуда обзор еще шире.

Метрах в двухстах за ним высится массив водокачки и домик смотрителя, а вдали чуть просматривается Мазуровская балка.

Я первый, – говорит Сашка, поправив крепления, вслед за чем отталкивается палками и, пригнувшись, несется по склону вниз. В сторону сада. За ним поднимается снежная пороша.

Через пару сотен метров движение замедляется, Сашка останавливается и машет нам рукой, – давай следующий!

Я ступаю в оставленный им след, и тоже мчусь вниз, в ушах свистит ветер. Лыжня удлиняется еще, последним съезжает Вовка.

Около часа мы поочередно скатываемся вниз, хохоча от избытка ощущений.

К этому располагает и ставшее голубым небо, с висящим в нем солнцем, нестерпимый блеск снега, а также пахнущий антоновкой воздух.

– А может мотнемся на Кухарев бугор? – предлагает после очередного спуска Сашка.

– Мотнемся, – соглашаемся мы с Вовкой.

Снова выстроившись по ранжиру, скрипим лыжами по белой целине в сторону школьного сада.

Первые деревья в нем сажали еще наши деды с бабушками, потом родители, а прошлой весной и мы. Вроде как традиция. Сад будь здоров, несколько гектаров, летом и осенью в нем полно яблок с грушами и слив, которыми все лакомятся.

Миновав сад, принимаем чуть вправо и, минуя опушенные инеем кусты терна, в которых прыгают синицы, спугиваем зайца.