По волнам жизни. Том 1

Переправа, длившаяся десяток минут, казалась бесконечной.

Военный центр

Екатеринодар был тогда только военно-административным центром, с ничтожно развитой промышленностью. Она стала расцветать лишь после проведения железной дороги. До того же времени военная казачья жизнь служила главным интересом.

На улицах – почти исключительно казачьи бешметы или черкески. Иногородных крестьян или торгашей армян – только немного. Лучшие дома – военные учреждения, да еще жилища более богатых казаков.

Казачьи полки и сотни на пыльных улицах… Движутся ряды за рядами – песенники впереди. В разноцветных черкесках, в больших барашковых папахах – даже в лютую жару, на лошаденках всевозможных мастей. Сверкают на солнце винтовки, искрится грань шашек и кинжалов; колышутся цветные сотенные значки[66]…

А казачьи джигитовки! Сколько захватывающего в этой конной игре казаков, безумно смелой, рискованной для жизни.

Наклонится казак на полном карьере, скользнет под брюхо лошади, – и вот он уже на другой стороне коня и снова в седле… Мчится казак, стоя на седле и размахивая ружьем… Подхватывают казаки на полном скаку мнимо раненного товарища… Два-три скачущих образуют вместе сложную группу, иногда даже двухярусную!

Ну, иной раз на плацу увидишь, как сорвался бедняга, и его уносят…

Празднества в высокоторжественные дни!

В арсенале, на окраине города, хранились войсковые регалии: старые казачьи знамена, затем знамена, отбитые в боях у неприятеля; булавы, перначи[67], царские грамоты войску в роскошных бархатных папках и т. п.

В высокоторжественные дни все эти регалии выносились к войсковому собору. Составлялась длинная процессия из офицеров, урядников и почтенных седобородых казаков. Торжественно несут среди улицы лес знамен и другие регалии, каждый с двумя ассистентами. Толпы народу сопровождают процессию по тротуарам.

На соборной площади происходил казачий круг; совершалось молебствие. Потом парад, салют из пушек, и длинная процессия в том же порядке относила регалии в арсенал.

Но вся масса кубанского казачества была малокультурной, диковатой. С женами нередко обращались жестоко. Побои жен нагайкою случались не только в простых казацких семьях, но бывали и в офицерских – я лично бывал тому свидетелем.

Казакам была свойственна скупость, доходившая до таких, например, курьезов, как отобрание ранее сделанных подарков. Эта манера породила и особый термин:

– Черноморский подарок!

Значит, подарок, который может быть и отобран дарившим.

Отношение к русским

Среди кубанского казачества и тогда существовала определенная враждебность к русским. Корни враждебности уходили к Запорожской Сечи, но, должно быть, усилились насильственным переселением казаков на Кубань. С годами враждебность затихала, но никогда не умирала. И она явно и пагубно выявилась в эпоху борьбы генерала Деникина с большевиками.

С этою враждебностью мы столкнулись тотчас же по приезде в Екатеринодар. Москали или кацапы – такое прозвище было для нас обыденным на протяжении долгого ряда лет. Более культурные казаки выражались корректнее:

– Мы – казаки; вы – русские…

По приезде нам трудно было, например, найти себе приют; не давали квартир в наем:

– Не дадим москалям!

С этим русофобством доходило до курьезов. На большую площадь, около самого городского сада, выходила усадьба старика Дубоноса. Этот черноморец так вознегодовал на приезд в кубанскую столицу, при введении в области новых судебных учреждений, ненавистных ему москалей, что – как говорили – поклялся никогда, пока жив, не выходить со своего двора. Так до смерти, будто бы, и не выходил. Мы, мальчишками-гимназистами, любили засматривать сквозь щели дощатого забора, что делает в своем дворе старый строптивец[68].

На ту же площадь выходил старый, с колоннами, как строилось в старину, белый дом кубанского легендарного героя, старика генерала Павла Павловича Бабыча[69]. О нем в казачьих военных песнях распевалось: «Едет Бабыч в белой бурке!»

Помню и сейчас невысокого, плотного, с седою низко остриженной головою маститого старца. Он любил летом сидеть, в белом кителе, на своем балконе с колоннами. Этот дом был дружески открыт для русских. Его сын Михаил был карским военным губернатором[70], а позже кубанским наказным атаманом. М. П. был затем зверски замучен большевиками.

Немалую роль в смягчении отношений между русскими и казаками сыграл бывший в семидесятых годах долгое время войсковым атаманом генерал Н. Н. Кармалин. Его заслуги для области вообще признавались, хотя едва ли оценивались достаточно. При нем, например, и преимущественно благодаря ему, область впервые покрылась сетью учебных заведений.

Кармалин был дружен с моим отцом, и, по просьбе отца, я навестил в 1894 году, будучи в Петербурге, почтенного старца, бывшего тогда членом Военного совета[71]. Старик встретил меня ласково и не отпустил без обеда. На него произвела впечатление моя странная профессия – астроном. Он неоднократно обращал на это внимание за обедом своих детей.