По волнам жизни. Том 1

Прежнее княжество Гурия[416], составлявшее тогда часть Кутаисской губернии, ранней весной 1905 года пришло в совершенно революционное состояние. Русская революционная социал-демократическая печать поспешила окрестить Гурию «авангардом русской революции». На самом деле вопросы русской революции гурийцам были чужды. Но в их стране — бедной, перенаселенной, страдавшей острым недостатком земли — быстрее, чем в других местах, стала прививаться социал-демократическая доктрина. То движение, которое впоследствии определилось названием большевизма, в Гурии начало проявляться бурно, со свойственной легко воспламеняющимся кавказцам горячностью. Начали насильственно смещать должностных лиц, образовывать бунтарские «красные сотни» и т. п.

Я. Д. Малама, человек военный, не был достаточно осведомлен — как тогда, впрочем, и почти все администраторы — в социалистических доктринах. Между тем на него неожиданно легла задача — так или иначе расхлебать эту революцию. По новизне событий он не знал, как ему поступить. Между прочим он советовался по этому поводу со своим хорошим знакомым, мужем моей сестры О. А. Ювжик-Компанейцем, который был тогда в Тифлисе председателем департамента судебной палаты.

— Знаете что, Яков Дмитриевич? Пошлите-ка в Гурию для выяснения истины и для убеждения населения кого-либо из членов вашего совета!

— Это, пожалуй, было бы хорошо. Но только кого бы?

— Разумеется, лучше всего Н. А. Султана-Крым-Гирея.

Малама так и поступил.

Началась сильно нашумевшая в печати поездка Султана-Крым-Гирея по Гурии[417]. В революционном районе его встречали хорошо, говорили ему сочувственные речи. Старый идеалист-шестидесятник одной своей внешностью, а тем более искренностью своих речей, внушал к себе доверие и подкупал население. Но, как неисправимый идеалист, он и сам верил всему тому, что ему говорили лукавые азиатские агитаторы. В такой обстановке его с триумфом перевозили из селения в селение.

— Где я, — говорил он гурийцам, — там насилия быть не может!

В Тифлис, однако, стали поступать сведения, что этого чистейшей души человека социал-демократы просто-напросто морочат, а Н. А. этого не замечает. Будто бы одни и те же агитаторы ездят впереди него, переодеваются, гримируются и говорят ему в разных местах одни и те же подтасованные речи.

Трофимов, недовольный тем, что командировка Султана была решена безо всякого его в том участия, охотно и лукаво преподносил этот агентурный материал Маламе, доказывая, что Султан-Крым-Гирей только дискредитирует власть. Он настаивал на отозвании Султана из Гурии. Под конец Трофимову удалось повлиять на Маламу — Султан-Крым-Гирей был отозван.

Н. А. был очень обижен, что прервали его миссию, в которую он верил и в которую вкладывал столько души. Он затаил в душе горечь против Маламы, с которым прежде был в прекрасных отношениях, и это чувство у него не изгладилось до конца деятельности на Кавказе.

Однако его поездка по Гурии создала Н. А. в русской либеральной печати такую популярность, что Воронцову-Дашкову посоветовали пригласить Султана к себе в помощники по гражданской части.

Телеграф принес неожиданную весть в Тифлис об этом назначении. Вице-директор канцелярии Максимов, снабжавший Трофимова материалом против Султана по поводу поездки по Гурии и раньше постоянно обрывавший его в заседаниях совета главноначальствующего, особенно когда он заменял отсутствующего директора Трофимова, растерялся. Явился к Султану и стал плакаться:

— Ваше превосходительство, что же теперь со мною будет? Ведь я многосемейный, у меня восемь душ детей…

Султан ответил:

— Успокойтесь, Николай Николаевич! Я на службу личных симпатий и антипатий не переношу.

Будучи впоследствии коллегой Максимова, я видел, что он, где мог, подставлял ногу Султану.

Теперь, как только вызванный Воронцовым-Дашковым в Петербург Султан приехал, я его посетил. Он жил в скромном номере гостиницы. Внешность Султана-Крым-Гирея, действительно, была подкупающая: уже пожилой, худощавый, среднего роста, с большой седой бородой веером, начинавшей расти от средины щек, в очках, приветливая улыбка добрых глаз, всегда казавшихся утомленными. Прямой потомок бывших властителей Крыма, он был человеком тонкой европейской культуры.

— Ничего еще определенного, — говорил он мне, — сказать вам не могу… Что же касается военно-народного управления, куда вы предназначались, то оно предположено к упразднению.

Поговорить с ним мне тогда, в сущности, не удалось. Каждую минуту входили все новые и новые лица. Всю массу претендентов, хлынувших теперь к новому наместнику на Кавказе, последний отсылал к своему помощнику, а Н. А. никому не отказывал в приеме, с каждым старался поговорить.

Не скажу, чтобы я вышел от него ободренным. На другой же день я застал у себя на квартире визитную карточку лично заезжавшего ко мне Султана. Чрезвычайно занятой, такой изысканной корректности ко мне он мог бы, конечно, и не проявлять. Я тогда объяснил ее себе желанием позолотить пилюлю отказа.

Из Тифлиса же мне написали: