Среди этой суеты, возбуждаемой алчностью одних и нуждой других, лишь море лениво, чуть-чуть плещется о берег. И его одолела летняя истома. Только для порядка — потому что так морю уж полагается — подползают легкие, едва заметные волны к берегу и рассыпаются легким жемчугом о набережную.
Поздним вечером сидели мы на берегу моря, вдыхая струи свежего вечернего бриза.
Небо — чистое. Звезды кажутся громадными, с кулак, и они отражаются в воде, чуть-чуть плещущейся у берега. Небесной иллюминации вторят тысячи огней привокзального города и порта.
Шум порта сюда не доходит. Расстояния громадные, местом мало стесняются. Как будто из театрального зала наблюдаем мы дальнюю сцену, залитую огнями.
Из-за Суджукской косы, замыкающей с юго-запада новороссийскую бухту, показался громадный пароход. Пассажирский — несколько ярусов окон и иллюминаторов ярко залиты огнями.
Пароход режет дремлющие воды, и они, в трепещущих отражениях, повторяют его феерическую иллюминацию.
На массивной четырехглавой горе Мысхако, возвышающейся к западу от города, показались огненные змейки. Они расширяются и суживаются. То разгораются, то как будто тухнут, чтобы через минуту снова вспыхнуть. Это на склонах горы загорелась трава, и огонь резвится на просторе.
Вдали, на бухте, чуть-чуть мерцают огоньки. И, несмотря на дальность, явственно доносится разговор, а иногда и смех. В ночной тиши звуки по морю разносятся превосходно и далеко.
Это — рыбаки ловят кефаль. Расстилают в темную ночь на тихой воде узкие, но длинные плетенки из рогожной циновки. Они расстилаются полосами метров на сто или больше. Борты у плетенок загнуты, а за ними на лодках ставят фонари. Стая кефали, видя темный борт, принимает его за камень. Перепрыгивает через борт — и попадается. Ее прямо потом руками и забирают.
Кто-то бросил в воду камень. Брызнули светлые искры.
Посыпался целый град камней, и прибрежная вода заиграла серебристыми брызгами.
На горном массиве Мысхако сильно посветлело. Огненные змеи горевшей травы и кустов добрались до покрытых лесом вершин. И ярким костром вспыхнула в разных местах его опушка.
Пожарище разрасталось. Деревья охватывались лизавшими их снизу языками. Искры, как при фейерверке, взлетали вверх.
И огненная река медленно, но неуклонно, поднималась к вершине.
Мысхако — урочище в шести верстах от Новороссийска; иначе эту местность называют еще Скапская или, в просторечье, Шкапская. Здесь, на холмистых склонах, расположенных под горой Мысхако, поворотном мысе из Новороссийска в Анапу, развилось на рубеже века виноградарство.
Пионером-виноградарем в этом районе был популярный местный деятель Михаил Федотович Пенчул. Врач по профессии, он сперва переменил свою деятельность на роль агента Русского общества пароходства и торговли в Новороссийске, а затем, на склоне лет, завел, под горой Мысхако, крупное виноградное хозяйство и виноделие. Когда в Новороссийске было введено городское самоуправление, М. Ф. был избран первым городским головой. Отбыл он свое четырехлетие и отказался от этой чести. Городская дума стала просить Пенчула снова принять избрание.
Но старик повернул к депутатам седую голову со свисавшими вниз бакенбардами:
— Если думой мне будет разрешено сечь гласных — согласен!
В старческих годах М. Ф. уступил свое имение Министерству земледелия под условием, что ему будет дана пожизненная пенсия. Это было принято, и здесь, на восемнадцати десятинах виноградников, было организовано образцовое казенное имение. Оно являлось показательным и предназначалось для содействия развитию виноградных хозяйств как на Скапской, так равно и в других районах, в окрестностях Новороссийска. Этой задаче имение действительно удовлетворяло.
Городское управление нарезало в районе Скапской «виноградные» участки, по четыре десятины каждый, а ближе к морю — меньшие дачные участки. На одном из первого вида участков построила дачу и развела виноградное хозяйство моя сестра Е. В. Ювжик-Компанейц. Несколько лет спустя и я приобрел соседний виноградный участок, и в течение ряда лет, вплоть до отобрания имения большевиками, мы пользовались своей дачей и вели скромное виноградное хозяйство, доставлявшее нам маленькую роскошь — иметь всегда собственное вино. Дачу эту мы называли Вегою — по моей любимой звезде. Это вызывало вопросы:
— Почему такое название?
Агроном Берекашвили, управляющий казенным имением, без смущения пояснил:
— Видите ли, эту звезду открыл Стратонов. Поэтому ее именем он назвал свое имение!
Местность эта не блещет ни красотами природы, ни пышной кавказской растительностью, как в более южной части черноморского побережья. Но воздух здесь превосходен благодаря тому, что этот район с трех сторон омывается морем. Когда попадаешь сюда из других мест, — в первое время с особой жадностью глотаешь чистый воздух и никак не насытишься.