По волнам жизни. Том 1

Ряд холмов защищает этот район от свирепствующих в Новороссийске норд-остов; они чувствуются, конечно, и здесь, но уже значительно слабее. Сырости нет, а потому растительность развивается плохо. Почти вся местность покрыта молодыми деревцами — дубками, высокими кустами различных пород, и только в защищенных от ветров местах и в ущельях деревья развиваются во весь рост. Однако почва здесь особенно благодарна для виноградников, и здешние сорта, преимущественно французских лоз, выдавались своей тонкостью.

Пожар

— А вы разве здесь? Да ведь у вас все горит!

— Что-о? Как горит?

Знакомый, встретивший нас на улице, развел руками:

— Я только что из городской управы. Там только и разговоров, что о лесном пожаре у вас. Говорят — огонь может уничтожить все ваши дачи. Спешно послали к вам пожарную команду. Что только она сделает с горящим лесом…

Мы в это утро выехали с моим бо-фрером[419] О. А. Ювжик-Компанейцом в город. Дул порядочный ветер. В пути заметили, в направлении к берегу, отдельные дымки.

— Мальчишки опять балуются, — сказал кучер. — Управы на них нет!

Вот что без нас разыгралось. Скорее — к своим!

Поднялись на гору — горит! Широкая полоса дыму закрывает от глаз наш дачный район. Но до полосы еще версты четыре, а усталая лошаденка едва тянет по плохой дороге.

Что делать… Бежать? Все равно раньше, чем на лошади, не попадешь.

Перемучались и переволновались мы изрядно. Где ехали, а где бежали, чтобы облегчить лошадь.

Доехали, наконец, до огненной полосы, перегнали ее. Она еще — слава Богу — не дошла до дачи.

Дома — тревога! Не так огонь страшен, страшно от гарного дыма задохнуться. Спешно собирают самое нужное из вещей в узлы, сносят на телегу, присланную для помощи из казенного имения. Там, в имении, нет близко леса, а на разрытые плантажом[420] для винограда холмистые склоны огонь не пойдет.

А наша дача действительно в опасности. Огненная полоса, подгоняемая усилившимся ветром, все приближается. На широком фронте огня вспыхивают, один за другим, деревца и кусты, и дымною гарью наполнен весь воздух. Дача — в парке. Через четверть часа огонь и ее охватит.

Но подоспевает и помощь! К нам бегут несколько десятков солдат. Это — «слабосильная команда»[421]. Она помещалась за городом, поближе к нам.

Солдаты похватали на дачах топоры, кирки, лопаты… Рубят просеки, задерживая огненную полосу перед дачами. Бьют горящую траву ветвями. Рассыпались цепью. Несколько — работают у нас в парке. Один солдат стал рубить дубки на пути огня.

Бедный О. А. совсем потерял голову: видит только, что вырубается его любимый парк.

Набросился на солдата:

— Ты как смеешь рубить? Твоя, что ли, дача? Убирайся вон отсюда!

Солдат выпрямился… Удивленно посмотрел… Бросил топор, пошел докладывать своему офицеру.

Офицер вскипятился:

— Бросай, ребята, работать! Собирайся домой. Пусть себе горят!

Я пытаюсь урезонить офицера, но куда там.

— Моя команда — слабосильные, больные! Никто нас сюда не посылал. Сами приехали помочь вам, спасти… А вы кричите, чтобы мои солдаты убирались вон!

— Слушайте, поручик, вы совершенно правы, и мы вам и вашим солдатам бесконечно обязаны и благодарны. Но разве вы не понимаете, в чем дело? Человек совсем потерялся! Сам не знает, что говорит. Надо же войти в его положение…

Едва уломал.

Часа через два общей работы — солдат и всех нас — огонь был побежден. Просеки остановили распространение пожара, хотя кое-где еще и дымилось. Солдатам привезли обед. Я прошел к ним и, незаметно от офицера, передал собранные нами деньги.

Ненадолго мы успокоились. Вечером ветер снова раздул тлевшие места, и опять в кустах и в пролесках появились огненные язычки. Наступала ночь, а помощи ждать было уж неоткуда.

Вооружились мы все инструментами и пошли бороться. Рубили кусты, деревца, били ветками и давили ногами горевшую траву. Под конец затушили все. Возвращаясь, я потерял от переутомления сознание.

Приходит на другой день унтер-офицер:

— Его благородие приказали возвратить вам деньги! Дозвольте получить расписку в их получении!

— Хорошо! Вот вам расписка. А деньги оставьте все же себе!

Солдат, радостно ухмыляясь, ушел.

Абрау

Верстах в шестнадцати к северу от Мысхако, в направлении на Анапу, находится известное имение Абрау. Оно принадлежало в дореволюционное время удельному ведомству[422], и оно славилось по всей России своим шампанским «Абрау-Дюрсо», мало уступавшим французским винам. Громадное, богатое имение, в котором в то время было разбито около сотни десятин виноградников.

Группою студентов отправились мы в 1888 году пешком из Новороссийска в Анапу с тем чтобы переночевать в Абрау. Нас снабдили рекомендательными письмами к управлявшему имением виноделу Крамаренко.