По волнам жизни. Том 2

В разных городах, со столицами во главе, начали образовываться новые общественные организации — «трудовая интеллигенция». Смысл был ясен — освободить интеллигенцию от смешения с буржуазией в буквальном смысле. Возникали попытки сорганизоваться на этой почве и у нас.

В самом деле, действия интеллигенции шли вразброд и вразрез друг другу, а это только содействовало успеху большевизма, в окончательный успех которого тогда, впрочем, никто еще не верил. Это имело вполне актуальное значение и для наших мест.

Поскольку касалось Ржева, я сделал первую попытку объединения разных интеллигентных сил. Пригласил виднейших местных представителей разных политических течений и предложил попытаться столковаться об общей тактике пред угрозой большевизма.

Попытка оказалась наивной, но тогда еще не осознавалась политическая сектантская окаменелость нашей интеллигенции. Несколько часов длилось словопрение, и оно привело лишь к выяснению полной невозможности сговориться. Особенно непримиримо держали себя социалисты-демократы меньшевики и представители местной кооперации. Они и пришли частью из вежливости ко мне, как они это и подчеркивали, частью же по скверному приему — «в целях информации». Но ни на какое взаимное понимание с представителями других партий идти не пожелали. Попытка моя потерпела полный крах, и, хотя мы условились собраться еще, новых приглашений я не посылал.

Месяца через полтора ту же попытку повторил доктор Филатов. Сначала казалось, что существуют некоторые шансы на успех. Мы несколько раз собирались в докторской квартире, много говорили… Но опять наткнулись, как на стену, на непримиримость точно ослепшей социалистической части интеллигенции. И эта попытка потерпела крах.

Новых попыток уже не было.

В конце лета сделали опыт образования местного отдела Партии народной свободы. Сначала дело как будто шло, записалось около сотни членов. Во главе поставили бюро с председателем — преподавателем местной гимназии Вишневским. Но чем дальше, тем более это начинание расплывалось в болтливости и неумении вести дело.

Отдел просуществовал до большевицкого переворота, участвовал в предвыборной кампании в учредительное собрание. Своим представителем в кандидатский список партии по Тверской губернии мы ввели инспектора мелкого кредита при нашем банке Васильева, крестьянина родом и хорошо известного населению.

Кадетский список на выборах провалился. Я же выбыл из отдела еще раньше, побужденный к этому бесплодной говорливостью его деятелей.

При большевицком перевороте отдел был разогнан, а Вишневский посажен в тюрьму.

5. Поездка

В Петрограде

В конце июля проехал я в Петроград. Железные дороги, идущие к фронту, впали тогда уже в совершенное расстройство, но на Николаевской дороге некоторый порядок еще сохранялся. В частности, соблюдалось и распределение пассажиров по классам в зависимости от взятых билетов.

Состояние Петрограда — нарядной столицы — произвело тяжкое впечатление. Повсюду грязь и буквально весь город был засорен и заплеван шелухой от семечек. Особенно эта грязь резала глаз на Невском проспекте.

Тротуары проспекта были запружены декольтированными солдатами. Как настоящие хозяева положения, главенствовали и распоряжались повсюду матросы, а часто простые проходимцы, переодетые в матросскую форму. Никто не посмел бы проверить — настоящий ли матрос, который прет на первое место и отдает приказания публике, или самозванец.

На газетных лотках продавалось множество газет. Трудно себе даже представить, какое было тогда количество вновь возникавших и недолго существовавших газет и журналов революционного содержания. Но можно было найти на этих лотках и более известные из старых, существовавших до революции газет «Новое время», «Русские ведомости», «Русское слово»[36] и т. п. Продавцы боялись их, однако, держать на виду, а прятали под революционные газеты или куда-нибудь внутрь лотка. Их извлекали только по специальному требованию покупателя. Я заметил при этом, что продавцы как будто относились к старым газетам, как к любимым старым друзьям…

В книжных магазинах было много новой литературы, посвященной перевороту. Я составил из этих книг и брошюр интересную коллекцию, предвидя, что потом они станут библиографической редкостью. Конечно, так и было, но, как скажу дальше, своей коллекцией и я не смог воспользоваться.

В кинематографах шли с неубывающим успехом пасквильные постановки о царской семье[37]. С чувством крайней брезгливости я все же на один из таких фильмов пошел, чтобы лучше уловить настроения переживаемого столицей момента.

В фильме изображались царская семья и Распутин — в домашней обстановке, затем сцены из последней поездки государя из ставки и его отречения от престола, а апофеозом являлись сцены февральской революции. О сценах, изображавших императрицу и Распутина, омерзительно и говорить. Николай II вырисовывался, как забулдыга, вечно пьяный и пьющий водку прямо из горлышка штофа. Он был изображен совершенно пьяным и в сцене его отречения.