В подавляющем большинстве они, особенно солдаты, честно исполнили свое обещание. Не сдержались только двое: наш электротехник да один из грубых мужиков — ржевских банковых сторожей.
Ночью начался кошмар.
Дорога к винному складу от князь-дмитриевской стороны, где помещалась в бараках большая часть гарнизона, шла мимо нашего банка, как раз под окнами моей квартиры.
Потекли две солдатские реки. Одна — от казарм к складу; другая, нагруженная награбленной водкой, — обратно в казармы.
Около полуночи телефонирую Крамареву.
— Он уже лег.
— Пожалуйста, побеспокойте все же его, попросите к телефону.
— Алло! Это вы, Всеволод Викторович?
— Это я! Простите, что поднял вас с постели. Сами понимаете, как серьезно положение. Что же вы думаете предпринять дальше? Ведь скверно…
— Скверно? А что такое?
— Да со складом же!
— Разве что-нибудь случилось?
— Да вы что же, разве не знаете? Ведь уже несколько часов идет погром.
— Что вы? Да неужели? А мне никто ничего не сказал…
Разговаривать дальше было бесполезно. Хорошие же порядки у новой власти. Да и что может сделать старшее начальство, если подчиненные считают излишним даже осведомить его о погроме.
Спускаюсь в семью, вырабатываем план действий на случай нападения. Ворота и вход в банк на солидном запоре и охраняются и нашим, и военным караулом. Нападение пьяных может произойти только через окна моей квартиры, занимающей весь нижний этаж. И оно произойдет, вероятно, в мое отсутствие. Сговорились, что жена, по тревоге, наденет простонародное платье, дочь девушка — одежду реалиста, сын — в естественном виде. Выйдут из банка через малозаметную калитку в глухой части двора, в поле. А там — что бог даст.
Всю ночь движется непрерывный людской поток. Тридцать тысяч солдат, не смыкая глаз, тащат свою добычу. Сначала несут штофы и более мелкую посуду в руках, заполняют ею карманы. Этого оказывается мало: штофы связывают за горлышки веревкой, и такие гирлянды перевешиваются через плечи до ног. Но и этого мало, уносят ведь и другие, жадность и зависть… Солдаты снимают штаны или кальсоны, связывают внизу. Образующиеся мешки заполняют посудой с водкой. Полуголые, но сгибаясь под тяжестью добычи, тянутся к себе в казармы. Отнесут партию и вновь спешат на грабеж.
Иные, совсем уже пьяные, не выдерживают, сваливаются. Падая с бутылками, разбивают их. Валяются, с голыми ногами, в лужах водки. Встать уже не могут, только барахтаются в загрязнившейся жидкости.
А мимо струится людской поток, не озираются на барахтающихся… Времени нет, надо нести еще и еще…
Изредка проскачет по улице разъезд казаков, они еще крепятся. Выстрелят для острастки в воздух. Грабители, при виде казаков, шарахаются в сторону. Падают на свои бутылки, слышен звон стекла. Но казаков слишком мало, да и действуют они вяло.
Тяжелая ночь, глаз сомкнуть не привелось. Нас, однако, пьяные пока не трогали. Только один солдат запустил пустой бутылкой в окно моей квартиры, выбил стекло.
Начало светать. И в туманном рассвете мерзки были пьяные фигуры, особенно — с голыми ногами и мешками из штанов, с высовывающимися из них горлышками штофов.
И всюду, точно трупы после сражения, пьяные недвижные тела в лужах.
Но только одних солдат… Ни горожан, ни рабочих к складу не подпускают. Водка — добыча только солдат, делиться ею они не желают.
Рассвело, настал день. Но улучшения не пришло. Казаки, наводившие в начале ночи если не порядок, то страх, — исчезли.
Поток солдат по-прежнему льется мимо банка все тою же непрерывной струей. Бледные, невыспавшиеся пьяные лица. Несут и несут водку, хранящиеся запасы еще далеки от истощения.
Пьяные крики. Возгласы, матерная ругань…
Редко кто из офицеров пытается бороться. Офицер-артиллерист Литвинов геройствует: нападает на солдат, вырывает штофы, бьет их о землю… Солдаты рычат, но руки на офицера еще не подымают. Напрасное геройство!
Хмурые стоят артиллеристы за железной решеткой ворот. Их дразнят проходящие солдаты:
— Товарищи, нате и вам водочки! Попейте!
Держатся сначала артиллеристы. А потом — не выдерживают.
Солдат нашей охраны меня останавливает:
— Господин управляющий, у нас неблагополучно. Артиллеристы стали принимать водку через ворота.
Говорю об этом Николаеву. Он как раз, вместе с пришедшим ему на помощь Литвиновым, спускались к нам на обед.
— Я сейчас, — говорит С. С.
Долго отсутствует. Мы тревожимся. Возвращается, наконец. Ничего не рассказывает, но очень бледен.
После обеда уводит меня в кабинет. Сюда он снес все холодное оружие артиллерийского караула.
Потом банковые служащие рассказали:
Обыскивая своих солдат, Николаев почти у половины из них нашел спрятанные в штанах или за пазухой бутылки. Стал отнимать и разбивать. Момент был тревожный. Как говорили, один из подвыпивших уже артиллеристов чуть было не убил Сергея Сергеевича. Все же ему удалось обезоружить солдат, их оружие было снесено в кабинет.
Вера в артиллерийскую охрану у меня упала.