По встречной в любовь

       — Мама! — Настя отдернула руку от чашки, будто обожглась. В груди действительно горело, хотя она не сделала еще ни одного глотка. — За что ты меня так? Неужели ты, кроме машины, ничего не видишь? Машина не его, а дядина… А на даче… Мама, у них даже камина нет! Они обыкновенные, слышишь?

       Настя слышала свой голос будто со стороны — и ей сделалось стыдно за звучащие в нем слезливые нотки. Почему она должна оправдываться? Более того, оправдывать Кешу! Если бы только можно было все о нем рассказать — какой он отзывчивый и бескорыстный, но надо было молчать. Только толку-то молчать — мать нервы не сбережет, если продолжит накручивать себя там, где следует порадоваться. Почему же так, почему… Зачем только она расплакалась тогда в кафе и выдала их с братом финансовую проблему Кеше — тому, кто не должен, не обязан был ее расхлебывать… А ведь узнай Кешина мать про помощь, тоже бы сразу подумала, что она с ним из-за денег…

       — Мама, он хороший, ты слышишь меня? Неужели ты думаешь, что я могла полюбить плохого?

       Мама поднялась на ноги и отвернулась к окну. Видимо, не могла сказать дочери в лицо то, что собиралась:

       — Да никого ты не полюбила… Что за глупости! Просто машина… Да, машина! — повысила она голос, будто убеждая саму себя в собственной правоте. — Дорогой костюм, цветы… Что еще? Да, именно то…

       Наконец она обернулась, но моргала очень сильно.

       — Это все флер, понимаешь? Задурить девчонке голову, когда есть деньги, очень легко.

Настя, мне очень хочется, чтобы ты понимала, что это все так, пшик… Я не хочу, чтобы тебе было больно, когда все это закончится. Когда он наиграется в принца.

       Настя вжалась в табуретку, чтобы не вскочить.

       — Мама, почему ты такая жестокая? Почему?

       — Да потому что, кроме матери, никто не скажет тебе правду. Никто! И, конечно, его мать будет тебе улыбаться, потому что ее сыну хорошо, а потом она же будет первой, кто скажет, что ты дура и имеешь виды на ее мальчика!

       — Мама, ну почему… Почему ты просто не порадуешься за меня?!

       — Да потому что здесь нечему радоваться. Господи, — она опустилась на стул. Тяжело. Почти что со стоном. — Другие хоть понимают, что делают… Как та же Мила с твоим братом. Повесила на глупого мальчишку ребенка! И себя! А ты так, взяла и подарила себя тому, кому не дано это оценить. Кто привык получать все по щелчку пальцев. Конечно, он ухватился за тебя — красивая дурочка, которой еще ничего и не нужно. Но потом подвернется другая, а, может, и есть, да только ты о ней пока не знаешь…

       Настя вскочила с табурета, оставив на столе нетронутый чай.

       — Я лучше пойду соберу вещи!

       — Иди собери, — ответила мама тихо и отвернулась к занавешенному коротким тюлем окну.

       Собака ринулась следом, и Настя на сей раз закрыла дверь уже за ее хвостом. Эйты, продолжая радостно им вилять, прыгнула на кровать, а Настя, встав на колени, снова беспомощно уставилась на чернеющий в глубине чемодан.

       — Да ну его к черту!

       Ну, серьезно! Она же не в другой город переезжает, а в другой район. И Кеша не говорил собрать все вещи — может, он вообще запретит носить все, что она когда-то считала шиком. Оставит только старые вещи для училища: какая разница, в чем рисовать. Да и теплая погода продержится непонятно сколько — вот возьмет и пойдет завтра снег…

       Настя достала из шкафа пару вещей, будто собиралась на выходные на дачу. Ну серьезно, не бежит же она из дома: понадобится что-то, приедет…

       Зазвонил телефон. Явно на всю квартиру. И Настя приготовилась шептать, когда услышала в трубке радостный голос Кеши.

       — Не ждала так рано? Ты что-то там говорила про кораблики? Поехали сейчас, потому что воскресный ремонт никто не отменял, — добавил он уже с настоящим смехом.

       — Ты когда приедешь? Или, хочешь, я сама… Давай встретимся на Невском.

       — А собака как?

       — А собаку мама не отдает.

       — Попугая не отдают, собаку не отдают… Я что, так и останусь жить с одной только мышкой?

       Настя передернула плечами — как же ему сказать, чтобы перестал называть ее мышью!

       — Я могу уговорить ее…

       — Да, ладно, — ответил Кеша быстро. — Не оставлять же маму совсем одну. Захочет, потом отдаст. Я у тебя буду через пятнадцать минут. Я поднимусь?

       — Не надо. Даже не надо подъезжать. Встретимся на старом месте.

       — Насть, что опять случилось?

       — Ты же сам сказал, что ей нужно время. И я не хочу, чтобы соседи что-то там говорили ей про меня…

       — Боже, Настя, как у вас все сложно… Ну да ладно… На том же месте в сей же час. Уже тринадцать минут показывает. Одиннадцать, я проскочил светофор на мигающий желтый. Давай, жду.

       Настя схватила рюкзак и бросилась к двери, но не открыла ее, вспомнив про коленки. Пришлось снять джинсы и натянуть вельветовые брюки с вышивкой — чуть мятые, зато полностью закрытые.

       — Извини, пес, сегодня без прогулки…

       Она потрепала Эйты за ушами.

       — Вот, возьми…

       Мама вышла в коридор с выстиранной и аккуратно сложенной рубашкой, а, может, даже выглаженной, но Настя, совсем не глядя, сунула ее в рюкзак и бросила поверх нее зубную щетку.

       — Настя!

       Пришлось поднять глаза, хотя те и отяжелели от подкативших к ним слез. Только бы не выкатились, только бы…