По закону буквы

Никаких возможностей сравнения, ни малейшей нарочитости в выборе; объективность подсчетов гарантирована.

Я решил у всех этих авторов рассмотреть по 12 первых строк их указанных произведений: еще объективнее; не по выбору, а кто с чего начал!

Шрифты и форматы книг были, конечно, неодинаковыми, но при беглом анализе выяснилось, что в этой дюжине строк всюду укладывалось что-то около 460–500 знаков.

Не пытаясь представить тут перед вами исчерпывающие данные по всем буквам азбуки, я свел в табличку только штук восемь наиболее часто встречающихся на письме букв, а к ним добавил еще четверку тех азбучных нелюдимов, которые обитают в самом конце алфавита и попадаются много реже других.

Любопытная табличка! За малым исключением, числа попаданий той или другой буквы в данные 12 строк текста очень близки друг к другу, несмотря на всяческую несхожесть авторов. Буква Овышла на первое место и у Чехова, написавшего «Бабье царство» в подмосковном Мелихове в 1893 году, и у меня, писавшего свой рассказ почти через 60 лет после этого в послеблокадном Ленинграде. Нет никакой возможности предположить между нами какой-либо сговор или случайное совпадение: там 58 О, здесь 56 О. Это тем более немыслимо, что и у инженера-путейца Гарина-Михайловского, и у поповича Мамина-Сибиряка, и у Куприна — у всех у них в двенадцати строчках буква Оповторялась чаще других букв — 49, 68, 59 раз. За Опоспевает  А— и поспевает примерно в одном темпе у всех пятерых авторов. Мамин-Сибиряк почему-то вырвался вперед — вот это как раз особый случай, требующий специальных разысканий, почему у него настолько больше А?

Больше «чего»? Больше нормы? Так, значит, есть «норма», по которой каждому звуку положено зазвучать в нашей речи, каждой букве «встать в строку» рядом с другими? Может быть, это определяется случайностью?

В какой-то степени да. Куприн начал «Белого пуделя» пейзажным кусочком, описанием Крыма. В этом описании, естественно, оказалось довольно много прилагательных с их характерными окончаниями «-ый». Вот вам и пять-шесть лишних возможностей для появления буквы Ы. Или, например, естественно, что у трёх авторов из пяти в их отрывках не обнаружилось Ф. После «Фу»-истории» мы понимаем, в чем тут дело: закономерность! А вот почему у меня эта редкость вдруг обнаружилась?

Это чистая случайность. Повесть «Эн-два-о» начинается со сценки экзамена: студентка хочет получить зачёт у «профессора». Получай она его у доцента, и «эф» исчезло бы бесследно.

Но в связи с этим мне вспомнился один интересный экспонат, который в 1930-х годах демонстрировался в Ленинградском Доме занимательной науки.

То была доска с бортиками, по этим бортикам застеклённая и закруглённая в верхней части своей. С самого верха сквозь плоскую воронку можно было под стекло на наклонно стоящую доску сыпать пшено или перловую крупу. По всей длине доски, снизу доверху, в неё были набиты, как в детской игре «китайский бильярд», в шахматном порядке гвоздики. Каждое падающее сверху зёрнышко на своем пути вниз ударялось об один гвоздик, отскакивало к другому, седьмому, пятнадцатому. Первая сотня крупинок ложилась у нижней кромки прибора в полном беспорядке.

Но если вы всыпали 100 граммов крупы, уже обнаруживалось, что больше ее зерен обязательно собирается на середине нижнего края, меньше — к бокам. Средняя выпуклость росла, росла, и когда весь выданный вам на руки мешочек с крупой был израсходован, она на поле доски укладывалась точь-в-точь по одной, уже заранее намеченной там красной краской линии, по статистической кривой. Было совершенно безразлично, быстро или медленно сыпали вы крупу, всю сразу или отдельными порциями — беспорядочный «крупопад» образовывал внизу очень «упорядоченную фигуру». Один школьник, долго дивившийся на этот феномен, в конце концов чрезвычайно точно сформулировал его сущность: «Странно… Крупинки падают в беспорядке, а ложатся в порядке…»

Нечто аналогичное этому наблюдается и в языке — в потоке звуков и в распределении букв.

В те времена, когда в Доме занимательной науки производился этот опыт по статистике, никто из языковедов еще не собирался применять статистику к языку и его явлениям; во всяком случае, если такие исследования кое-кем и производились, то в самых скромных масштабах.

С тех пор прошло три с половиной десятилетия, и положение переменилось до чрезвычайности.

Я беру книгу. Она называется «Основы языковедения». Автор — Ю. Степанов, издательство «Просвещение», 1966 год.

«Простейший лингвистический вопрос, разрешить который помогает математика, — пишет автор, — частота фонем в речевой цепи… Если, — продолжает он, — для упрощения принять, что каждая буква русского алфавита обозначает фонему, то…»

Дальше он представляет частоту букв в таблице, а из этой таблицы выводит, что в любом русском тексте на тысячу наугад выбранных в речевой цепи букв и пробелов между буквами приходится в среднем — 90 О, 62 А, 2 Ф… и так далее.