По закону «Триады»

— Тут ломается тот, у кого за душой ни черта, кроме страха за свою шкуру, желания найти местечко потеплее и жратву повкуснее. А я думаю: родился человеком, ну и будь им — не кроликом, не волком позорным, как тут говорят, а человеком! И тогда никакой специальной идеи вроде «Россия для русских» по жизни не потребуется.

— Это смотря каким человеком, — запальчиво возразил Степан. — Русским — я понимаю, да…

— Слушай, ты, философ неприятных истин. Если ты — человек, то это уже независимо от национальности или от того, по какую сторону решетки находишься.

Степан мгновенно распалился, подскочил, только что за грудки не схватил.

— А я, между прочим…

Турецкий закрыл ему рот пятерней и легонько оттолкнул:

— А ты не сломался не благодаря своей великой идее, а вопреки ей. Бывает и так.

Видно было, что Степан слушает, но не слышит. Слишком сильна в нем была неприязнь к Турецкому, он и мысли не хотел допускать, что Турецкий может быть прав.

— Если я и не увижу, как тебя прогнут, то только потому, что выхожу скоро! Не находит суд достаточных оснований, чтобы меня посадить, понимаешь, мент?! Ты меня на полгода засадил, а суд…

— Я тебя не сажал, — напомнил Турецкий. — Я занимался твоим делом полтора года назад, и ты тогда оставался на свободе.

— Не важно! Не ты, так твои корешки. А теперь суд оправдает! Или присудит штраф! И получается, что я зазря здесь корячился!

Турецкий смотрел на парня с интересом.

— Спасибо за мысль.

— Чего?!

— Не обращай внимания… А если бы я не запер тебя за хулиганство, через полгода ты сел бы за убийство или за терроризм.

— Да с чего ты так уверен?!

— Опыт, — объяснил Турецкий, — сын ошибок трудных.

— Да пошел ты!

Вечером следующего дня Турецкий читал в карцере очередную милицейскую сводку, на этот раз вооружившись зажигалкой, которую одолжил Рама, предлагавший бутерброд с салом и партию в карты. И снова не нашел, за что можно было зацепиться. Турецкий отложил бумаги и некоторое время размышлял. Поднялся на ноги, коротко стукнул в дверь.

Сергеич отпер. Турецкий отдал ему сводку.

— Теперь, Сергеич, мне нужны списки освобожденных из следственных изоляторов после моего ареста.

— Зачем это? — подозрительно спросил контролер.

Турецкому пришлось объяснять — сейчас Сергеич единственный его союзник с реальными возможностями. Адвокат — это хорошо, но кто поручится, что их беседы не слушают? Да и неизвестно, какие у Васильева возможности.

— Понимаешь, Сергеич, скорее всего, меня взяли, чтобы развалить какое-то дело, которым я занимался и которое еще в процессе. Тогда очень может быть, что кого-то, кого я посадил, сейчас могли выпустить. И если я его вычислю…

— Сдурел?! — испугался Сергеич. — Не буду я никакие списки доставать!

— Очень нужно, Сергеич! Если ты о деньгах, так будут тебе еще деньги…

Но Сергеич был сильно напуган таким поворотом. И его логика была Турецкому в общем-то ясна. Если у сильных мира сего есть зуб на Турецкого и выяснится, что он, Сергеич, маленький человек, ему помогал…

— Нет, даже не проси! И больше не заикайся об этом.

Вернувшись в камеру, Турецкий сразу же подошел к Кардану.

— Дело есть.

— Что за дело?

— Нужно узнать, кто был освобожден из следственных изоляторов после моей посадки. Ты… можешь помочь?

— Могу, — после паузы сказал Кардан. — Но не буду.

— Я не собираюсь их использовать во вред…

— Базар окончен.

Отказав Турецкому в его просьбе, Кардан включил телевизор. Турецкий не успел отойти и увидел на экране фуру, под завязку забитую картонными ящиками.

— …налоговая полиция задержала партию контрабандных лекарств на сумму в двести тысяч рублей. — Это были криминальные новости на федеральном канале.

Сменилась картинка. Диктор в студии прочитал следующее сообщение:

— В Москве скончался криминальный авторитет Руслан Тазабаев по кличке Будильник. Он содержался в одиночной камере «Матросской Тишины» и, по не подтвержденным пока данным, покончил с собой.

«Когда же он успел сесть? — поразился Турецкий. — Одновременно со мной, что ли?! Только-только в Москву в поезде ехал…»

— Вот, например… Ты сел, а Будильник освободился. Подчистую… — сказал Кардан.

Турецкий кивнул, пытаясь сдержать бурлящие эмоции. А что, если его арест и смерть Будильника — звенья одной цепи? И кто-то подчищает хвосты? Кто-то…

— А реально узнать, сам Будильник это сделал или ему помогли? Чего в жизни не бывает, верно?

— Странные у тебя идеи… С чего бы это?

— Есть причина. Любопытство не праздное. Ну, так как?

— Никак. Глупое любопытство.

— Почему?

Кардан посмотрел на него с жалостью.

— Будто так неясно?

— Так неясно же.

Кардан пожевал губами и сообщил:

— Если человек сам садится в тюрьму, зачем ему вешаться?

Вот оно что! Будильник сел сам. Понятно, каким образом. В чем-то пустяковом признался и спрятался в тюрьме. Но почему? Совесть замучила? Или боялся чего-то? Нет, чтобы строить цепочку дальше, надо быть уверенным в исходных данных.

— Кардан, моя просьба в силе. Сам Будильник себя кончил или помогли?

— Много просишь. А чем платить будешь?

— Здесь у меня ничего нет…

Кардан долго с прищуром смотрел на Турецкого. Наконец кивнул.