— Как же, найдете вы в Невьянске пластилин! — с лесов отозвался Ковалихин. — Я из Москвы привез, но ни разу не пользовался. Могу с вами поделиться, инспектор!
— Буду очень признателен, — обрадовался я.
Ковалихин спустился с лесов, держа под мышкой завернутый в марле пластилин.
— Разрешите? — спросил он и, не дожидаясь разрешения, выдернул нож из щели солеи возле Юколова, развернул марлю и отрезал кусок. Нож был каленой стали, хорошо заточен, но с зазубринками, хорошо отпечатавшимися на куске пластилина.
— Отличный у вас нож! — похвалил Ковалихин. — Лезвие я вытер, — сказал он, возвращая нож Юколову.
— Ничего, я им вместо шпателя пользуюсь, — ответил тот и взял нож не глядя: в это время он прописывал какую-то деталь иконы.
— Вот хорошо, не придется в Невьянск ехать, — продолжил я разговор. — Я модельку сделаю, а вы, Донат Захарович, подправьте тогда, если что не так будет…
Юколов согласно кивнул.
Чтобы не возбуждать подозрения, я еще с час поработал, затем, простившись, предупредил:
— Иду домой. Скажите Брониславу Хрисанфовичу, к обеду буду.
Окрыленный удачей, я быстро пошел домой. Высыпал из металлической коробки зубной порошок, вымыл ее тщательно, обложив ватой, упаковал пластилин.
Через минут сорок, вручая Луневу перевязанную коробку, сказал:
— Гоните, Женя, что есть сил на вашем «ижике»!
— Федор Степанович, трудно так, не зная существа дела. Можете мне объяснить, что к чему?
— Что понимается в криминалистике под понятием «след»?
— След — это всякий материальный признак, возникший в результате каких-то явлений, связанных с событием преступления, — отчеканил Лунев.
— Очень заумно, Женя, но в общем-то правильно. А в трасологии следом называют отображение внешнего предмета на другом предмете или веществе. Такой след позволяет установить тождество, этот ли именно предмет оставил след. Причем в данном случае нож обладает индивидуальными особенностями в виде зазубрин, заусениц, выщербин. Преступник отрезал ветки деревьев, они отпилены в виде плашек, на торцах остались следы…
— А где, у кого эти плашки?
— Я их видел у Трапезникова. Но все материалы по делу сосредоточены в управлении.
— Все ясно, Федор Степанович, буду через час в управлении.
Я не успел перейти шоссе и углубиться в проселок, как мимо меня промчался Лунев на мотоцикле по направлению к Свердловску.
Встреча в «шалаше» Яковлишина прошла, как всегда, бесцветно, но после обеда художники заторопились, а я, рассчитывая поговорить с хозяином наедине, задержался. Мы остались одни за большим столом, медленно прихлебывая из стаканов чай. Потом я понял, что Черноусов и Юколов тоже ушли неспроста.
— Так вы говорите, Федор Степанович, что окончательное решение совета взять или не взять церковь под охрану, будет в значительной мере зависеть от вашего доклада в Москве? — как бы невзначай спросил Яковлишин.
— Нет, Бронислав Хрисанфович, я этого не говорил. Насколько мне не изменяет память, я сказал: вернусь, доложу,
— В этом нет никаких противоречий. От того, как вы доложите, что посоветуете, зависит решение совета.
— Вы переоцениваете значение моего доклада. В научно-методическом совете работают люди знающие и достаточно самостоятельные.
— Простите за нескромный вопрос, Федор Степанович. Сколько вы получаете зарплаты? — Гладкое, без растительности лицо Яковлишина выражало крайнюю доброжелательность.
— Не понимаю вашего любопытства, — сказал я, хотя уже давно понял, к чему он клонит, — но ответить могу: я получаю сто двадцать рублей.
— Хватает?
— Не жалуюсь.
— А если церковный совет подкинет вам рублей, скажем… пятьсот? — Он произнес цифру и стал с интересом глядеть через окно во двор, где Мишка загонял хворостиной в сарай телка.
— За какие же такие мои услуги вы мне пятьсот рублей? — спросил я с усмешкой.
— Кто нас помнит, того и мы помянем.
— Так вот, Бронислав Хрисанфович, вы этот разговор забудьте. Не было его.
— Понимаю.
Возле дома, взвизгнув, затормозила машина, в калитку вошел Вано Трушин, спросил, здесь ли я, и передал мальчугану синий конверт. Мишка в столовой вручил мне пакет.
Я вскрыл конверт.
Я дал письмо Яковлишину, он прочел и спросил:
— Вы что же, не вернетесь?
— Вернусь. Сколько я должен вам за питание?
— Да что вы, помилуй бог, Федор Степанович!