По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска

Еще бы! — Глаза у старика сузились, стали злыми, злыми. — Он бежал-то прямо на меня… С чемоданом. В нашу подворотню бежал.

Двор в этом доме был проходной. Имелся еще один выход на набережную Адмирала Макарова. По набережной дом значился под номером двенадцать.

— Вы мне расскажите, Григорий Иванович, поподробнее, все, что видели…

Старик вдруг насупился и недовольно закрутил головой, словно соображал, а стоит ли продолжать этот разговор, с непривычки, наверное, утомивший его. Наконец он раздраженно сказал Корнилову, показав на маленький столик:

— Сигару дай-ка мне…

Корнилов покорно достал ему из коробки толстую кубинскую сигару, и старик, раскурив ее, несколько минут молча смотрел в окно пустыми глазами. Потом, будто собравшись с мыслями, стал говорить. Корнилов видел, что говорить старику становится все труднее и труднее. Он часто останавливался, нещадно дымил сигарой, сыпал пепел себе на брюки. Ничего нового из его рассказа Игорь Васильевич не почерпнул. Все это уже знали в уголовном розыске со слов Кости Горюнова. Но как много значило это подтверждение для Корнилова!

— Отвык разговоры говорить, — угрюмо сказал Григорий Иванович, дрожащей рукой выводя свою подпись под протоколом. Буквы получились у него крупные и волнистые. — Я после болезни два года мычал. Весь день один, один… Сижу перед зеркалом и мычу. Мычу и плачу. Мычу и плачу. А потом вдруг «ма-ма» промычал… Так потихоньку и научился. А зачем? — Он обреченно махнул рукой. — Разговаривать не с кем! — Старик внимательно посмотрел на Корнилова. — Молчите? Даже не спрашиваете почему?

— Наверное, на этот вопрос не просто ответить.

— Умный чекист, — без тени улыбки, серьезно сказал старик. — Я бы хотел с тобой про внука перемолвиться. — Он опять кивнул головой на дверь.

«Ну вот, теперь начнет жаловаться, — с неудовольствием подумал Игорь Васильевич. — Мне сейчас только этого и недоставало!» В нем росло совершенно непроизвольное раздражение, неприязнь к старику. То ли за его грубоватую манеру говорить, то ли за обсыпанный сигарным пеплом, неопрятный френч, то ли еще за что-то, чего Корнилов понять не мог и от этого раздражался еще сильнее. Ему приходилось все время сдерживаться, чтобы не показать своего чувства. Старик этого совсем не заслужил.

— Я опасаюсь за внука…

— Что-нибудь случилось?

— Может быть, и случилось. — Старик смерил Корнилова хмурым, исподлобья, взглядом, словно хотел решить окончательно, говорить с ним откровенно или не говорить.

— В тот день, когда девчонку ограбили, Игнашка прибежал домой не в себе. И в неурочное время… Ему еще целый час в своем техникуме торчать было положено.

Старик опять пристально посмотрел на подполковника. Корнилов слушал внимательно, не показывая даже вида, что торопится.

— У него по понедельникам лекции с девяти до часу. А он вдруг прибегает домой сразу после того, как ограбили кассира. И прибегает с набережной, через проходной… В переулке я бы его увидел. Он всегда с переулка идет…

— Вы его в чем-то подозреваете? — спросил Корнилов.

— Подозреваю. Такие дела, — он кивнул на окно, за которым виднелась церковная ограда и панель из плитняка, — в одиночку не делаются.

— А в какое время внук пришел домой?

— Без двадцати двенадцать.

— Вы это точно заметили? — Корнилов хорошо помнил время ограбления — пятнадцать минут первого.

— Внук пришел — дверью хлопнул. Он всегда хлопает громко. Нарочно, чтобы мне досадить. Я удивился, что он так рано, и посмотрел на часы. Было без двадцати двенадцать.

Корнилов вздохнул: «Дед или очень не любит своего внука, или все-таки серьезно болен, — подумал он и огорчился. — Если дед болен — можно ли полностью доверять его показаниям?»

— Он нервничает эти два дня, — продолжал старик, — Места себе не находит. Я же вижу!

— А еще какие-нибудь конкретные наблюдения у вас есть? — спросил Корнилов, нажав на слово «конкретные».

— Нет! — отрезал старик. — Но это носится в воздухе… Беда носится.

— Мы постараемся во всем разобраться. Спасибо вам большое за все, что вы рассказали.

Старик как-то безнадежно махнул рукой.

Корнилов поднялся и молча кивнул. Григорий Иванович протянул ему руку. Ладонь была чуть влажная. Он задержал руку Корнилова и чуть притянул его к себе.

— Внук очень беспокойный. Очень. Он с бандюгой во дворе разминуться не мог. А молчит. Или струсил? — Григорий Иванович отпустил руку Корнилова и отвернулся.

Корнилов вышел из комнаты, осторожно притворил дверь. Игнатия Борисовича во второй комнате не было, и подполковник прошел в переднюю. Из-за приоткрытой двери в кухню доносились голоса. Мужской, чуть глуховатый, Игнатия Борисовича, и звонкий, женский.

«Ты слишком много думаешь об этом, — взволнованно говорила женщина. — Это ужасно, это захлестнет…» Корнилов осторожно постучал в дверь. Голос моментально смолк, и появился Игнатий Борисович. Он был несколько растерян и улыбался чуть виновато.

— Вы уже уходите?

— Да, я вам благодарен за содействие, — Игорь Васильевич пожал руку молодому человеку и пошел к выходу.