По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 2

Крюйс сразу же берётся за исправление сложившейся ситуации. Уже в конце ноября он представляет царю список того, что необходимо для оснащения боевого парусного корабля, а также заранее составленный устав организации российского военного флота. Со свойственной ему прямотой он заявляет, что из-за нарушения технологии строительства большинство уже готовых судов быстро пойдёт ко дну, так что они требуют капитального ремонта, да и вообще нужно начинать всё заново и как положено.

Пётр соглашается. Их отношения быстро становятся близкими. Он увидел в Крюйсе родственную душу: ответственного, практичного, принципиального и напористого человека, нацеленного на успех и не боящегося трудностей, а также говорить правду. Кроме того, в своём деле норвежец намного опытнее своего патрона, да и старше его на 17 лет, и царь иногда даже называет его «отцом»[131].

В начале марта следующего года умирает Франц Лефорт – формальный начальник Крюйса. Пётр назначает на эту должность Фёдора Алексеевича Головина[132] – того самого, который был одним из руководителей Великого посольства (я писал о нём выше, в рассказе про Лефорта). Но Головин – человек исключительно сухопутный, так что реально главным, кому предстоит создать русский военно-морской флот, оказывается Корнелиус Крюйс. И он, как вы вскоре увидите, успешно справляется с этой труднейшей задачей. Правда, не на южном направлении, где он принципиально переломить ситуацию не успевает, а на северном, балтийском.

К весне норвежец приводит в более или менее достойное состояние 58 кораблей, забракованных им прошлой осенью. Он промеряет реку Дон и особенно изобилующее мелями Азовское море и наносит всё это на карту. Теперь можно без опаски идти к недавно основанному там городу Таганрогу, да и к Азову. Бургомистром Таганрога Пётр назначает Крюйса[133]. В мае 86 боевых судов бросают здесь якорь. Царь ожидает прибытия Емельяна Украинцева[134], своего посла, который должен отправиться в Стамбул (в России его называли Константинополем) для согласования с Оттоманской империей мирного договора, без чего Пётр не может начать уже оговоренную с союзниками войну против Швеции. Но русский посол должен ехать к туркам не по суше, а плыть на только что построенном 46-пушечном фрегате «Крепость». После прибытия Украинцева 12 крупных кораблей, на одном из которых находится и царь, берут курс на турецкую крепость-порт Керчь, располагающуюся у одноимённого пролива. 18 августа русская эскадра бросает якорь около керченской гавани. Ей навстречу выходят 4 крупных турецких корабля и 9 галер[135]. Оба флота салютуют друг другу. Комендант Керчи адмирал Гасан-паша неприятно удивлён: появление у русских столь многочисленного флота становится для него неожиданностью. Услышав о намерении Украинцева плыть в Стамбул, Гасан-паша ему этого не советует, и начинаются вязкие переговоры. С российской стороны официально их ведут Фёдор Апраксин и Фёдор Головин, но Крюйс на них не только присутствует, но и добивается перелома. Видя упрямство турок, он вежливо, но жёстко произносит: «В таком случае русским будет проще отыскать дорогу от Керчи до Константинополя, чем туркам в обратном направлении»[136]. Это прямая и совсем недипломатическая угроза, но она срабатывает: Украинцев отправляется в Стамбул на «Крепости», а русская эскадра 25 августа покидает Керчь[137]. Петра очень развеселила тирада Крюйса, и по данному поводу была выпита не одна рюмка водки.

Вскоре после этого всё внимание царя устремляется, как известно, на борьбу со Швецией. Он довольно быстро теряет интерес к южному направлению, в 1702 году отзывает Крюйса в Архангельск, и воронежские суда ждёт печальная участь. Все они станут жертвой как политики, так и низкого качества строительства. Посудите сами.