По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 4

А Суворов 23 сентября собирает в Гларусе военный совет. Варианта дальнейшего движения русской армии, по большому счёту, три: вернуться в Муотенскую долину, прорываться дальше через Нефельс и уходить в Австрию через перевал Паникс (Panixerpass). Великий князь Константин предлагает третье. Александр Васильевич с ним соглашается: отступать он не может исходя из личных убеждений, а на прорыв через Нефельс не решается, поскольку видит, в каком состоянии его армия. Здесь я хочу дать слово русскому военному историку, военному министру Российской империи, генерал-фельдмаршалу Дмитрию Алексеевичу Милютину[407], фундаментальный труд которого о Швейцарском походе Суворова так часто цитирую: «23 сентября собралось у Глариса [так он называет современный Гларус] всё, что оставалось ещё от армии Суворова; но в каком ужасном положении были эти остатки! Изнурённые беспримерным походом, продолжительным голодом, ежедневным боем; оборванные, босые, войска были без патронов, почти без артиллерии. Большая часть обоза погибла; не было на чём везти раненых. /…/ Численная сила русских войск уже до того уменьшилась, что авангард князя Багратиона, состоявший из тех же самых частей, как при вступлении в Швейцарию и считавшийся в то время силою до 3.000 человек, – теперь едва имел и 1.800»[408]. К этому следует добавить, что, увидев, что фон Линкена в долине реки Линт нет, русскую армию покидает со своим корпусом последний австрийский союзник – Франц фон Ауфенберг.

А Суворов выступает из Гларуса в ночь с 23 на 24 сентября. Тяжелораненых решено оставить и, как и в Муотатале, поручить их заботе французов. Им адресуется соответствующее письмо, в котором наш фельдмаршал, со своей стороны, обещает аналогичное попечение о французских пленных и раненых, которых он забирал с собой.

Армия идёт на юг, к австрийской границе, через так называемые Гларнские Альпы. Впереди, в авангарде, – Милорадович, за ним – обоз, далее – корпуса Розенберга и Дерфельдена. Замыкает марш Багратион. Идут скрытно, беззвучно. У Нетшталя специально оставлены казаки, которым приказано всю ночь жечь костры и, наоборот, шуметь как можно больше. Французы обнаруживают отход наших войск с рассветом и тут же начинают преследование. От них отделяется один батальон, скрытно пробирается по горам (с артиллерией!) и устраивает засаду между селениями Шванден (Schwanden[409]) и Эльм[410] (Elm), там, где дорога ещё более сужается и зажимается между крутыми скалами и рекой Зернф (Sernf). Когда колонна русских войск втягивается в эту теснину, а Багратион, идущий в её хвосте, ещё только подходит к Швандену, следует неприятельская атака, имеющая целью разрезать армию на две части. Начинается перестрелка, и тут французы начинают бить из орудий прямой наводкой по нашему обозу, который тут же смешивается. Солдаты Багратиона бросаются по снегу в штыки, пересекают ледяную реку вброд и вплавь (!), влезают на крутые скалы и сбивают противника со своих позиций. Бой продолжается два часа, подкрепление подходит с обеих сторон, наши истерзанные бойцы дерутся с многократно преобладающими силами французов, но отходят – по команде – лишь тогда, когда весь обоз покидает теснину. Отходят они к селению Энги (Engi[411]), где вновь подвергаются нападению и опять стоят насмерть в течение двух часов. Наступает ночь.

Русская армия останавливается на ночлег вокруг Эльма, а авангард Милорадовича продолжает в темноте движение к перевалу Паникс. Ночь выдаётся тёмная и ненастная. Крупными хлопьями падает снег. Дров для того, чтобы разжечь костры, нет. В темноте французы подбираются к нашим позициям почти вплотную и временами стреляют, так что наши солдаты глаз не могут сомкнуть.

В два часа ночи 25 сентября начинается подъём на перевал. Паникс – самый высокий из тех, которые преодолел Суворов в ходе Швейцарского похода: его высота 2.407 метров над уровнем моря[412]. Он не такой непроходимый как Кинциг, более того, через него недавно ушёл в Австрию Фридрих фон Линкен[413], но – Боже мой! – в каком же разном состоянии были две эти армии (да и погода стояла тогда намного лучше)!

Французы опять замечают наше движение лишь с рассветом, когда Суворов отходит уже довольно далеко. Они бросаются было вдогонку, но вскоре останавливаются и поворачивают назад: никто не хочет лезть в тот ад, куда уходят русские. И вообще-то слово «ад» звучит для всего того, с чем придётся столкнуться нашим людям, просто комплиментом.