По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 4

В Таверне Александр Васильевич останавливался в доме одного швейцарца – некоего Гауденцио Гаммы. Его брат Антонио[105] (его фамилию пишут также как Гамба), торговец скотом[106], был примерно того же возраста что и наш фельдмаршал, и два пожилых человека настолько прониклись симпатией друг к другу, что Антонию вызвался быть у него проводником. Он мужественно перенесёт все неимоверные тяготы швейцарского похода, ни на шаг не отойдёт от своего «подопечного», покинет его уже в Австрии, потом вернётся домой и поселится в городке Альтдорф (и о нём я скоро расскажу), где и закончит свои дни. За оказанные им услуги наш полководец подарит Гамме трёхметровый шёлковый шарф[107], а в 1817 году в Москве будет даже опубликована пьеса забытого сегодня русского писателя Сергея Николаевича Глинки[108] под названием «Антонио Гамбо [именно так, через «о»], спутник Суворова на горах Альпийских. Героическая драма»[109]. В июне 1999 года, в честь двухсотлетия перехода русской армией через перевал Сен-Готард, на нём был установлен памятник, на котором наш командующий изображён именно со своим проводником, стоящим перед его лошадью (см. ниже).

Кстати говоря, почти никто из историков не пишет о том, что Антонио Гамма работал в нашей армии ещё и переводчиком. Даже сегодня в Швейцарии есть целых четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и частично романш[110] – язык, на котором говорят всего около 39 тысяч жителей этой страны, в основном в её юго-восточном кантоне Граубюнден[111]. Но помимо официальных языков есть ещё швицертютш[112] – один из диалектов немецкоговорящих кантонов Швейцарии, на котором общаются устно, в повседневной жизни. Это своеобразная мешанина немецкого со всеми остальными, какие только швейцарцы-немцы посчитают необходимыми для разговора друг с другом. У швицертютша тоже несколько разновидностей, и, например, жители Базеля на севере с трудом понимают своих соотечественником из кантона Вале на юге, если те начнут говорить слишком быстро. Так что австрийцы со своим немецким были здесь Суворову не помощники (он и сам, кстати, хорошо владел этим языком): на швицертютше они не понимали ни черта. А вот Гамма – человек простой, многократно бывал в местах, куда направлялся наш полководец, и чувствовал себя в общении с местными как рыба в воде.

В Беллинцону Суворов приходит в тот же день, 10 сентября[113], и останавливается в ней на ночь. А рано утром, в четыре часа этого же дня, авангард Розенберга начинает движение к Сен-Готарду.

Всё это время дождь – словно назло – льёт как из ведра. Резкий ветер с гор продувает насквозь (не забудьте, что обмундирование у наших солдат летнее, поскольку отправлялись они в своё время в солнечную Италию, но уж никак не в суровую Швейцарию). Особенно зябко ночами. Дорога, по которой могли идти повозки, заканчивалась в Таверне. Далее шла скорее тропа, доступная лишь для человека (в том числе всадника) да вьючных лошадей и мулов. У Беллинцоны она ещё петляла между садами и виноградниками по ровной и широкой долине реки Тичино, но потом постепенно, переходя с одного берега на другой, всё больше углублялась в ущелье, превращалась уже в тропу горную – правда, довольно хорошую, просыпанную камнями и примерно два метра в ширину[114], – и наконец вливалась в городок Айроло (Airolo[115]) уже совсем перед крутым подъёмом на перевал.

Основные силы армии Суворова начинают выходить из Беллинцоны 11 сентября[116]. Есть разные данные относительно того, где конкретно в этом городе ночевал наш полководец. По одним – в доме неких фон Ментленов, которым он даже подарил два пистолета[117] (его адреса мне найти не удалось, да и вообще – существует ли он сегодня?). По другим – в гостинице «Ла Черва» («La Cerva»), что по-итальянски означает «Олениха», которая располагалась на площади Нозетто (piazza Nosetto)[118]. Площадь мы легко нашли (на ней стоит ратуша – Palazzo Civico), а вот гостиница, очевидно, до наших дней не дожила. Зато, прогулявшись по Старому городу, мы взобрались на стены главной крепости Беллинцоны – Кастельгранде[119], которые увенчаны такими же зубцами-«ласточкиными хвостами», что и стены Московского Кремля. Может быть, потому что одним из строителей наших стен был Пьетро Антонио Солари[120] – уроженец кантона Тичино, столицей которого и является сегодня Беллинцона? Или потому, что в 1460 году за возведением Кастельгранде приезжал наблюдать другой тичинец – Ридольфо Аристотель Фьораванте[121], создатель кремлёвского Успенского собора[122]? Кто знает…