По земле ходить не просто

— Вон в чем дело! Значит, я виновен во всем этом. Кроме меня, Коля, здесь никого нет из нашего полка, ни единого человека. Все погибли. Даже раненые— всех немцы добили. Так что, выходит, я ввел в заблуждение не только немцев, но и своих… Помнишь митинг в июле, когда мы в окружение попали? От батареи тогда выступал Андрей. Потом полковник отдал приказ. Я навсегда запомнил его слова: «Пока в мотострелковом полку есть хоть один человек, полк будет жить и сражаться против врага». Мне казалось, что остался один я… И я выполнял приказ нашего полковника… Чтобы отвести удар от мирного населения, я на месте диверсии всегда оставлял записки: запомните, что вас бьет такой-то полк… Как теперь наш полковник?

— Генералом был… Погиб в мае на Калининском фронте.

Гусев опустил голову. Несколько минут шли Молча, покуривая в кулаки.

— Мои тоже погибли. Аня и Коленька… — с трудом выдавил из себя Сергей. — В первый день войны.

— Да ты, что, Сережа! Они же живы. В Островном живут.

— Что? — Сергей вцепился в рукав гимнастерки Николая и жалобно попросил: — Не надо утешать меня, Коля. Зачем?

— Так ведь я же в начале мая получил письмо от Ани. Отец тоже несколько раз поминал их в письмах. Сын долго болел. И дочь у вас родилась. Надеждой назвали. Надеются, что ты вернешься, — выложил Николай все, что знал об Ане. — Она там сейчас директор детдома.

Известие было таким ошеломляющим, что Сергей как-то неестественно засмеялся, а потом, обхватив голову руками, отбежал в сторону и пошел один. Нужно было привыкнуть к радостной вести, поверить в нее.

— До чего же я рад за Сергея Петровича, — сказал Степаненко. — Ведь замечательный же парень.

— Может быть, мои Наташа и Светлана тоже сумели эвакуироваться и живут сейчас где-нибудь в тылу? Я ведь ничего не знаю о своих, — с надеждой сказал капитан.

Николай ничего не ответил. Он дважды за прошедшую зиму посылал запрос в Бугуруслан, где были сосредоточены адреса эвакуированных из западных областей, но оттуда ответили, что такие-то Гусевы среди переселившихся в восточные районы страны не числятся. Но зачем разрушать надежду у человека? Да, может быть, и ответы были неточные? Мало ли что может быть во время войны.

Нагнал всех троих шедший где-то позади Барановский и с удовольствием сообщил:

— Ребята Карпова захватили. Забрался сукин сын в уборную под доски. Вонища от него. Сейчас о пощаде молит, всех провокаторов выдал. А Шрайнер до сих пор уверен, что Снопов—летчик с подбитого самолета.

* * *

В первое время пребывания в партизанском отряде Николай был занят в штабе. Но уже через несколько недель он вполне освоился в тылу врага и сам не раз просился на задания. Однако командование решило иначе. Ему поручили сформировать роту из бывших пленных, вырвавшихся из неволи. Это было тем более важно, что к этому времени, как предупреждали с Большой земли, началось серьезное наступление немцев на район партизанского движения. В этих условиях нужны были крупные подразделения, способные дать бой врагу по всем правилам тактики. Рота Николая действовала успешно. Скоро в одном из лагерей удалось освободить несколько сот военнопленных, работавших за колючей проволокой. Из них сформировали еще две роты, и Николаю поручили командовать целым батальоном. Батальон громил карательные отряды немцев и полицаев, уничтожал вражеские гарнизоны.

Однако пребывание Николая в партизанском отряде завершилось неожиданно быстро. Его вызвали в штаб партизанского соединения и приказали собираться на Большую землю для доклада о положении дел.

Никогда Николай не был склонен преувеличивать роль одного человека в войне, тем более собственную роль, но когда его стали готовить к переходу через фронт, ему стало не то что страшно, но как-то не по себе. Он почувствовал, какая огромная ответственность ложится именно на него.

Его заставили наизусть выучить несколько десятков листов текста доклада. Сведения о противнике, собранные по крупинкам многочисленными разведчиками, даже Николая удивили своей полнотой и точностью. Пришлось заучивать и просьбы партизанского соединения, и сигналы на случай прилета самолетов. Кроме того, по пути Николай должен был побывать на нескольких явках и оттуда тоже забрать нужные для командования сведения. Словом, ему доверялось то, что даже непосредственным исполнителям поручалось по частям.

О выходе Николая из лагеря никто не знал, кроме узкого круга людей из штаба и капитана Гусева. Даже Сергею Заякину разрешили сказать только в последний момент.

Было хмурое сентябрьское утро, когда Николай вышел в дорогу. Одет он был очень легко. На нем был засаленный суконный пиджак, рубашка-косоворотка да хлопчатобумажные брюки. Будто вышел ненадолго местный человек по каким-то делам. Из оружия у него было два пистолета и несколько гранат.

Километров пять провожали его Гусев и Сергей. Гусев всю дорогу хмуро молчал. То ли трудно было расставаться, то ли не верил он в успех перехода через линию фронта. Ведь Николаю надо пройти по тылам немцев несколько сот километров…

Наконец настала самая тяжелая минута — расставание.