— Ничего себе типус, — проговорил Иван Семенович в наступившей тишине.
— Глаза… Глаза какие… — прошептала Ядвига Станиславовна. — Как у пойманной крысы. И злость и страх… Боже, сколько ненависти!
Сергей, как будто позабыв о Кравцове, сел рядом с директором и заговорил совсем о другом. Аня никак не могла выбрать момент, чтобы спросить, чем кончилось дело в райкоме.
— Вы помните, Антон Антонович, — говорил Сергей, — я осенью говорил вам, что учащиеся не верят мне. Все ведь прошло.
— Я рад за вас, Сергей Петрович, и я ведь знаю об этом. Вы поняли, почему они не верили?
— Из-за Кравцова.
Антон Антонович молча кивнул головой. Аня воспользовалась наступившей паузой и спросила:
— Как дела в райкоме?
— Подтвердили прежнее решение. Исключили.
— За что же, за что, Сережа? Ведь все же неправда, ведь все же выяснилось.
— Все клеветнические обвинения отпали, но осталась формулировка «за моральное разложение». И все равно я это так не оставлю. В обком обращусь, а если понадобится — до ЦК дойду.
— Правильно, — сказал Антон Антонович.
Глава шестнадцатая
Весна в этом году была странная, неуютная. Снег растаял нудно — без тепла и солнца. По небу без конца рыскали угрюмые облака.
В мединституте двадцать девятого апреля занятия шли кое-как. Да и не до того было. У всех предпраздничные заботы в голове.
В комнате профкома заведующая культмассовым сектором комитета комсомола Зина Кожевникова бойко распределяла билеты в кино.
— Третий курс! Подходи!
Раздавая билеты, Зина ловко и умело комбинировала; чтобы удовлетворить желания товарищей. Она была прекрасно осведомлена, кому и с кем хотелось бы оказаться рядом во время сеанса. Занятая этим чрезвычайно важным делом, она даже забывала обидеться, когда какой-нибудь паренек, который нравился ей, просил посодействовать насчет «местечка» рядом с другой.
— Кто следующий? Почему четвертый курс запаздывает? А, Костя! Что это ты мнешься тут? — спросила она, обратив внимание на студента в поношенном костюме. — Я тебе приготовила счастливый билет. Не ошибешься.
Костя был без ума от Клавы, но та, по глупости, сказала ему что-то обидное. И вот ходит парень сам не свой…
— Ой, Зина!
— Молчи. Ступай переоденься. Галстук перемени. Все устроено.
Зина проводила его взглядом. Костя, не помня себя от радости, кинулся к двери, но едва не столкнулся там с Васей Родионовым.
— Ты что? Окосел? — грубо окликнул его Родионов, но тот уже скрылся в коридоре.
Родионов подошел к столу и сел в кресло против Зины.
— Что это с Костей? — спросил он, поправляя складку на брюках.
— Ничего. Счастливый билет получил. Только и всего.
— А мне не оставила?
— С Ниной? Напрасные хлопоты, Вася.
— Никитина не в моем вкусе.
— Ха! Давно это ты так заговорил?
— Давно? А хотя бы с сегодняшнего дня.
— Ребята! Сенсация! Стенгазета новая! — крикнул кто-то в дверь.
В один миг комната опустела.
— Ну, давай билет, — сказал Родионов. — Надо посмотреть, как реагируют ребята. Как-никак, я все-таки редактор.
После ухода Родионова Зина подождала несколько минут, но никто не шел больше за билетами. Рассердившись, она скомкала оставшиеся и сунула в портфель: если надо, пусть теперь ее ищут. Не обязана она каждому на подносике доставлять.
В нижнем этаже около стенгазеты толпились студенты.
Зина хотела назло Васе Родионову пройти мимо, но в глаза ей бросились яркие рисунки последнего столбца, Она издали увидела карикатуру на Нину. Художник несколькими штрихами передал не только сходство, но даже характер ее.
— Что ты тут намалевал? — зло спросила она, пробираясь к газете.
Карикатура была едкая. Нина нарисована убегающей от хорового кружка за длинными рублями. Вслед неслись слова с нотными знаками: «Вернись, мы все простим…» А внизу было пояснение: «В погоне за заработком Нина Никитина перестала заниматься в хоровом кружке».
Зина растерялась. Как к этому отнесется, как примет это Нина? Формально все тут правильно, но карикатура была явно рассчитана на то, чтобы унизить, ошельмовать ее.
Кругом смеялись. А Зине трудно было защищать подругу. В последнее время она сама перестала понимать ее. Зачем ей действительно надрываться в работе? Летом прошлого года работала дежурным врачом при клинике, а теперь в «Скорой помощи». Стала молчаливой, замкнутой. Все время только работа и учеба. Даже в выходной день — в библиотеке…
В общежитии Нины не было. Зато она оставила Зине записку, в которой просила принести билет в кино.
Сама она должна забежать в дежурку «Скорой помощи».
Было холодно. Часы показывали уже без трех минут одиннадцать, а Зина, ожидая подругу, все стояла на улице. Наконец в вестибюле прозвенел последний звонок. Ждать больше не было смысла.
«Дура! — мысленно ругалась Зина. — Этой глупости еще только не хватало. На торжество Васе Родионову — этому маменькиному сынку».
После кино Зина, не дожидаясь Клавы, торопливо пробралась к выходу. Та, правда, и не нуждалась, кажется, в ней: нашла общий язык с Костей.
Зина торопилась поскорее добраться до общежития и поговорить с Ниной по душам, пока никто не помешает.