По зову долга

– Дурачок ты мой, чего же ты оправдываешься? Дал женщине величайшее наслаждение, ощутить свою власть разве за это надо просить прощение? Наоборот, это я тебе должна благодарить. Но внезапно, с такой же непоследовательностью вдруг попросила:

– Егор отпусти. Мы с тобою увлеклись. мы же не одни. мама. отпусти….родной. потом…после. сама. приду. Уже полностью овладев собою, крепко поцеловала и неожиданно гибким движением выскользнула из его рук. Погрозила пальчиком, натянула трусики, погладила мягкой ладошкой щеку и выскользнула из ванной комнаты, оставив его ошеломлённым и поглупевшим. Он несколько минут бездумно стоял. Потом, увидев себя в зеркало такого вот с глупой, но счастливой улыбкой на лице, со спущенными до колен брюками, как-то сразу пришёл в себя, быстро разделся, встал под прозрачные шелестящие струи. Контрастный душ вскоре, как это было всегда, подействовал на него вразумляюще. Горячая-ледяная, горячая-ледяная и так несколько раз. Через некоторое время, в халате аккуратно сложив на тумбочку свои брюки, трусы, тельняшку, носки. Егор тенью скользнул в кабинет Катиного отца, лёг на диван. Но уснуть он не мог. Происшедшее каким-то «ключом счастья» било в нём, воспоминания пережитого блаженства плавали в его сердце, величайшая нежность к этой удивительной женщине вдруг полностью охватило его. Ему внезапно захотелось вскочить, бежать к ней, встать перед ней на колени и просить, умолять… а вот о чём, он так и не мог сказать – в общем просить и умолять! Так и лежал он переполненный воспоминаниями о пережитом, вновь и вновь вызывая в своей памяти эти «оглушительные» моменты, всё то, что пришлось испытать. Внезапно дверь кабинета приоткрылась, в проёме показалось розовое от смущения личико Кати. Увидев, что он не спит, а с глупым лицом о чём-то мечтает, вновь ощутила свою власть над ним. И уже не колеблясь решительно скользнула к дивану. А он, увидев её в длиной, тонкой ночной рубашке, стоящей в проёме, внезапно ощутил к ней такую любовь, что вскочил, бросился к ней на встречу, схватил, поднял на руках, прижал и принялся целовать, ласкать и почему-то оправдываться. Но она зажала ему рот ладошкой и тихо шепнула:

– Соскучилась Егорушка, уже соскучилась… очень! Вот не выдержала! И вскоре они уже почти сознательно отдались тому пожару, тому всепожирающему пламени жажды наслаждения и упоения, как и предыдущему.! Снова всё повторилось! Снова Катенька последовательно испытала два величайших для любой женщины, отмеченной Богом Пика наслаждения, никогда ранее ею не получаемых, достигла она и торжества женщины полной отдачи ей мужчины, ей женщине победительнице, ей женщине продолжательнице рода человеческого на земле! Так было, – «H,armonia praestabilita». «Предустановленная гармония». Так и будет! Ибо всё это задумано самим Господом. «Deo gratias». Благодарение Богу!

Как всякая женщина, она пережив счастливейшие в её жизни минуты, дарованные людям Творцом, принялась рассказывать о себе, о своей жизни, своих планах. Егор, весь переполненный пережитым, благодушно внимал её бесхитростным планам, иногда, правда, «отключаясь» опять на воспоминания. Не было сейчас счастливее человека на свете, чем он. Не было! Так вот и «пролетела» вся ночь, ночь бабьего счастья Катеньки и лучшая в его жизни. Они, то безумно отдавались всепожирающему пламени жажды наслаждения друг другом, то делились сокровенным, в основном, правда, Катенька. Всё-таки дисциплина, вбитая командиром и самой его жизнью, незримо охраняла все тайны бытия прошлого и настоящего, а о будущем он пока и не задумывался. Поначалу Егор очень осторожничал. Ему она казалась такой хрупкой, словно тонкий стебелёк невиданного цветка, что просто было боязно и прикоснуться к ней. Но Катенька удивила его, как лиана гнулась, изгибалась, гибким сильным удавчиком, обвивалась, и ещё её энергия, неистовая жажда наслаждения, а самое главное испытание торжества победительницы просто поражала его.

В пятом часу утра, когда он был ещё весь «размягчённый» от пережитого, испытанного, ни о чём другом, кроме её тела, губ и лона не мог и думать, Катенька вдруг приподнялась на своих ручках, принялась смотреть на него серьёзными, но в тоже время грустными глазами. Смотрела так, словно видела его душу, читала чего-то ведомое только ей. Под этим взглядом и Егор посерьёзнел, тоже молча смотрел в её как-то заметно исхудавшееся личико, с уже тёмными кругами под глазами, чуть вспухшими потемневшими губками. Наконец она вымолвила:

– Знаешь Егор, я тебе верю. Теперь ты не забудешь меня. Не сможешь! Ты уж прости меня, свою женщину, сама не ведала, чего творила. Он запротестовал:

– Это ты меня прости. Замучил тебя, вон даже похудела и глазки ввалились. Она грустно улыбнулась:

– Это ты должен похудеть. Сколько раз пришлось отдавать себя по частям. Егор прижал своей сильной рукой к себе:

– Катенька, я готов всю оставшуюся жизнь отдавать тебе себя по таким частям, так и знай! Верь! Теперь сколько бы мне не пришлось прожить, ты всегда будешь во мне, в моём сердце. Верь! Она печально улыбнулась: