По зову сердца

Нас свели вместе не просто так. Но для чего? С какой целью? Сейчас мне более-менее было понятно, что я любила – физически любила – Мильтона Харрингтона. Он меня возбуждал, я любила с ним разговаривать, я чуть не умерла от страха, когда представила его на морском дне. Была ли это любовь или какое-то иное чувство? У меня бы не было никаких сомнений, если бы не Реймонд. Реймонда я тоже любила. Я доверяла Реймонду. Доверяла ли я Мильтону? Пожалуй, не полностью, но даже недоверие вызывало восторг. Реймонд стал бы преданным мужем. А Мильтон? Тень Магды Мануэль уже стала причиной для тревог и сомнений. Я была уверена, что их связывали какие-то глубокие отношения. Жизнь с ним была бы подобна шторму, а с Реймондом превратилась бы в ласковое, спокойное море. Чего мне хотелось больше? Я не знала.

А теперь появился Магнус Перренсен. Видела я его лишь раз, но как часто я думала о том, другом Магнусе Перренсене. Мне казалось, что я давно знакома с ним. Я прожила те страницы дневника, словно они были настоящей жизнью. Я отчасти стала Анной Алисой.

Жизнь становилась все более и более сложной.

Разумеется, той ночью мне приснился сон. Я в замурованной комнате сидела за туалетным столиком и записывала в дневник, что со мною случилось за день. Я была Анной Алисой и чутко прислушивалась, не раздадутся ли на лестнице шаги.

Я отчетливо увидела слова: «Я слышу голоса… Внизу что-то происходит. Они идут…»

Потом раздались шаги. Я посмотрела на ключ в двери, и тот вдруг выпал из замочной скважины. Дверь содрогнулась под ударами, я услышала тяжелое дыхание и с криком проснулась в холодном поту в своей кровати под москитной сеткой.

Я умерла сто лет назад и родилась вновь. Я была Анной Алисой, и я была Анналисой. Она пожелала, чтобы я оказалась здесь… И вот я здесь. Это было нужно ей.

Я посмотрела на свою дверь. Она осторожно открывалась.

На какой-то миг мне показалось, что я все еще сплю. Я уже готова была увидеть коварную мачеху и ее любовника с пистолетом в руке, но…

– Фелисити! – воскликнула я.

В белой ночной рубашке, с распущенными волосами, ниспадающими на плечи, она была похожа на привидение.

– Я услышала, как вы вскрикнули, – сказала она, подходя к кровати.

– Это просто… плохой сон.

– Значит, вам тоже снятся кошмары?

– Я думаю, всем иногда снятся кошмары.

Неожиданно Фелисити рассмеялась.

– Теперь наоборот получается, – сказала она. – Я прихожу успокаивать вас.

У меня как будто гора с плеч свалилась. Фелисити в эту минуту была похожа на себя прежнюю, какой я не видела ее уже очень давно.

Я отвела ее в ее номер и села рядом с кроватью. Мы немного поговорили, и она уснула.

Я вернулась к себе.

Сна не осталось ни в одном глазу. Мир фантазий отступил. Все имело логическое объяснение.

Ночь на Одиноком острове

Мильтон отвез меня на лодке на небольшой остров, где располагалась плантация Магды. Фелисити сначала сказала, что тоже поедет, чем очень меня обрадовала, ведь это означало, что ей стало легче, но в последнюю минуту почувствовала, что не может встречаться с незнакомыми людьми. Я не стала ее уговаривать, понимая, что пока она сама не будет готова, ее лучше оставить в покое. Ее состояние значительно улучшилось, и я не хотела вызвать обратную реакцию.

И вот я сидела в лодке, наблюдая за Мильтоном, который орудовал веслами так легко, что казалось, будто он вовсе не прикладывает усилий.

Ветра не было. Под вечер он утих, но в воздухе висел легкий туман и тишина нарушалась только шуршанием весел по воде.

Нужно сказать, что встречи с Магдой Мануэль в ее доме я ждала с нетерпением. Не скрою, несколько раз я ощущала уколы ревности. В гостинице она показалась мне такой самоуверенной, такой красивой.

Я сказала гребущему Мильтону:

– Она, вероятно, ваш большой друг, да?

На что он загадочно ответил:

– Очень большой друг.

Расстояние между островами было не таким уж большим, поэтому вскоре мы причалили к берегу. Мильтон сложил весла, выпрыгнул из лодки и помог сойти мне.

На мне было свободное бледно-лиловое платье, которое я купила в Сиднее для свадьбы Фелисити. Оно прекрасно подходило для здешнего климата, в нем было совсем не жарко. Дополняло его ожерелье, подаренное мне бабушкой М на семнадцатилетие. Аметисты в золоте как нельзя лучше подходили под цвет платья. Облик свой я продумала до мелочей.

Дом находился вдали от берега и, как и обиталище Мильтона, был со всех сторон окружен сахарным тростником. Белое здание было меньше усадьбы Мильтона, но в остальном почти не отличалось от нее.

К парадной двери вела лестница из трех ступеней, и на верхней ступени стояла в ожидании нас хозяйка дома. Она выглядела невероятно элегантно и снова была в белом. У меня мелькнула мысль, что это, возможно, некое выражение траура по умершему мужу. Я знала, что в некоторых местах скорбь принято выражать ношением белого цвета, а не черного, как у нас дома.

Большой вырез на платье подчеркивал узость талии и совершенство фигуры. Массивное золотое ожерелье плотно облегало шею, на запястьях сверкали тяжелые золотые браслеты. Завершали картину серьги в виде колец.