По зову сердца

Проводив своего помощника, Вайзе закрыл дверь на ключ, потушил свет и поднял штору. Солнце уже красило неподвижные облака утренним перламутром. Вайзе отстегнул давивший горло галстук и бросил его на стол, затем распахнул мундир. Ему хотелось дышать и дышать ароматом пробудившихся от сна молодых лип и цветов. Схватившись руками за распахнутые рамы, он стоял и смотрел на двор сельпо, где по одному выводили арестованных. Невольно Вайзе перевел взгляд и на пришкольный сарай. Его охватил неведомый до сего времени страх: из-за дверной решетки на него смотрели грозные глаза деда Ефима.

– Смотри последний раз, скотина! – бросил ему Вайзе. И вдруг что-то колко вонзилось в его грудь. Он застонал, руки его потянулись к груди… Другая пуля угодила прямо в лоб, и Вайзе рухнул на пол.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Сегодня на уборку штаба пришла одна Аня. У нее все валилось из рук, она боялась за Веру: сумеет ли та спастись от ареста.

Ефрейтор Гудер провел ее в кабинет начальника штаба. Не успела она еще закончить уборку, как в комнату торопливо вошел сам генерал, за ним шагал майор в полной боевой готовности. Начальник штаба приказал ефрейтору подать автомашину, а Аню выгнал из кабинета. Аня нарочно забыла там ведро с тряпками и, ожидая, когда можно будет забрать, торчала у двери, опершись на щетку. Из слов, доносившихся из кабинета, Аня поняла, что начальник штаба срочно направляет майора на КП.

– Видите, что здесь делается? – наставлял его, видимо, генерал. – Туда же сейчас выезжаю и я и командир корпуса.

– Ничего не меняется? – спросил другой голос, похожий на голос майора.

– Нет, меняется. Артподготовка переносится на пять утра.

Казалось, все! Аню больше ничего не интересовало. «В пять, не в семь!» – закрутилось в ее голове. Аня нашла Гудера и попросила его вынести из кабинета начальника штаба ее уборочные принадлежности, на что Гудер рыкнул:

– Что?! Какая уборка? Марш домой!

Ане только это и надо было. Выйдя из этого ненавистного штаба, она загуменьем помчалась домой. Надо было как можно скорее передать эту новость «Гиганту». И каково же было ее огорчение, когда у гумна она увидела Кирилла Кирилловича, любезно помогавшего Устинье готовить завтрак.

– Ну вот и все собрались, – заулыбался хромой Ане.

Аня поздоровалась и, не обращая внимания на ужимки хромого, прошла в ригу. Она сообщила Вере об изменении начала артиллерийской подготовки. Суровая озабоченность сделала лицо Веры строгим.

– Сейчас же надо выжить этого хромого черта и немедленно передать «Гиганту», – шептала Аня.

– Конечно, надо, – согласилась Вера. – Но как? Знаешь что, Маша, я сейчас пойду в сторону Красного бора. За мной по пятам обязательно потянется эта хромая сволочь. Так ты в это время передай «Гиганту».

Аня со страхом прошептала:

– Что ты, Настя, да это ж верная смерть!

– Не бойся, Машенька, – Вера притянула к себе Аню, – я за себя постою!

Кирилл Кириллович распахнул в ригу дверь, но ничего в темноте не увидел, лишь девушек, стоявших в обнимку.

– Лобызаетесь? Идите пить чай! – елейным голосом пропел он. Девушки сразу же вышли.

– Что-то вы, Кирилл Кириллович, к нам зачастили? – глядя в упор на хромого, спросила Аня. – И сегодня что-то ни свет ни заря пожаловали? Лучше скажите-ка начистоту, зачем вы по пятам за нами ходите? Ловите? Продать за тридцать сребреников хотите! Не выйдет!..

– Окстись, проклятая! – замахал он руками, словно отбиваясь от налетевшей осы. – Что ты, полоумная. Да это что такое, Устинья?.. Свихнулась она, что ль? Да ты уйми ее, полоумную…

– А что мне ее унимать-то? Ежели тебе это не нравится, то и скатертью дорога! – Устинья показала на ворота.

Это хромого не устраивало: он ожидал наряд эсэсовцев, срок уже прошел, а они все еще не появлялись. Кирилл Кириллович волновался. Вера это заметила.

– Он не за тобой, Маша, охотится. – Вера, держа ложечку с парящей кашей, зло смотрела на Кирилла Кирилловича. – Он охотится за мной. Подручных поджидает. А я вот возьму да и уйду. Пусть ищут. – И, бросив ложку, Вера встала. Встал и Кирилл Кириллович. Его небритая физиономия ощетинилась, он стал похож на разъяренного пса.