Победа для Александры

Чай оказался жидким и отдавал кислятиной. Создавалось впечатление, что сморщенный пакетик высушивали и заваривали снова и снова. Под нажимом ложки из серенького брюшка бумажного пакетика посыпалась меленькая мокрая труха, отдаленно напоминающая чай.

Глава 22

Дорога к родительскому дому напомнила прокрученное задом наперед кино. Сонная привокзальная площадь с извечными бабушками, торгующими «семками» подсолнечника, допотопный автобус со скрипучими дверцами гармошкой, центральная площадь с беленым Гостиным Двором. По сравнению со своим питерским тезкой костромской выглядел игрушечным, хотя и был построен гораздо раньше и помпезному сородичу годился в дедушки. Нахмуренные темные деревянные домики с резными ставенками, знакомый ласковый окающий говорок, несколько уже непривычный после литературно выстроенной холодной петербургской речи. Настоящей выглядела только река. Волга покойно несла свои воды, не стесненные гранитом, в котором билась ее младшая сестра Нева. Неспешный плеск волн, умиротворенные солнечные блики на воде… Только теперь Саша поняла, как соскучилась.

Чем ближе она подходила к своему дому, тем меньше казалась самой себе. Когда взялась рукой за знакомую калитку, сердце забилось как сумасшедшее. Показалось странным, что теперь Саша могла спокойно дотянуться до запора с внутренней стороны. А ведь совсем недавно, почти вчера, маленькой Саше приходилось ждать помощи со стороны или перебираться через тайную дыру в заборе! Проплешина тропинки в густой зеленой траве, три деревянные ступеньки крыльца, бревенчатые стены, лестница на второй этаж. Саша постояла перед обитой черным дерматином дверью, пересчитала гвоздики, выдохнула и постучала. Никто не отозвался. Тишина за дверью не ожила ни шагами, ни звуком голоса. Тихо. Саша постучала громче. Ответа не последовало и на этот раз. Расстроенная, Саша прикоснулась к знакомой ручке, дверь тихо, с неохотой подалась.

Запах беды Саша почувствовала раньше, чем переступила порог. Из дома несло кислятиной, перепревшим бельем и… тухлым запахом перегара. Заныли руки, чемодан показался вдруг тяжеленным. Саша поставила его на пол, с трудом выпрямилась, заломило поясницу, будто после ночной смены на ткацкой фабрике. Чувствуя себя нежданной гостьей, девушка прошла на кухню мимо пустого неопрятного зала, со сдвинутыми половиками и наглухо занавешенными окнами. В комнате не осталось почти никакой мебели, кроме старенького дивана, стола и одного колченогого стула. Саша прижалась лбом к дверному косяку и закрыла глаза. Воспоминания затеснились в груди, вызывая острую нехватку воздуха.

Мама всегда была чистюлей. Скребла, мыла, проветривала, вытряхивала, перебирала. Наводила идеальный порядок в шкафах. Огородные грядки выходили у нее ровненькими, как по линеечке, огурцы росли одинаково крепенькими и никогда не горчили. Мама упрямо возилась с погибающими растениями, покосившимися дверцами, продранными носками. Под ее руками горела, кипела особая жизнь. Отжатая досуха. Разглаженная, без единой морщинки. Протравленная хлоркой. Все, к чему прикасалась мама, сияло чистотой.

В ее доме не могло быть этого затхлого запаха, грязных, давно не стиранных половиков. Этого ощущения грязи и убогости. Мама вставала и ложилась вместе с солнцем. Иногда Саше казалось, что это мама поднимает заспавшееся светило, выгоняя его на работу из уютной кроватки.

Теперь дом выглядел по-другому.

На кухне Саша обнаружила неубранный стол, на нем разделочную доску, обсыпанную крошками хлеба, сморщенную горбушку, недоеденную, вскрытую ножом банку рыбных консервов в томате и две пустые поллитры. Захмелевшая толстая муха, уныло жужжа, совершала сонные чартеры между раковиной, забитой грязной засохшей посудой, и пустой стеклянной тарой, аккуратно выстроенной вдоль стен. Саша стояла посреди кухни, и ей казалось, что грязь и пропитанный перегаром воздух облепляют тело, обволакивая его липкой паучьей нитью.

В смежной с кухней родительской спальне раздался скрип. Затем послышался тяжкий, надсадный кашель. Саше представился старый немытый старик, прочищающий горло перед утренней стопкой. Она даже дернула головой от возмущения. Какой еще старик в родительской комнате? Сердито ступая, она взялась за дверную ручку.

Запах здесь был еще отвратительнее. Возможно, именно так пахнет в центральном вытрезвителе, куда свозят мертвецки пьяных со всего города…

Никогда…

Никогда прежде Саша не видела такого ужасного лица.

Что в нем было самым гадким? Бессмысленный взор? Одутловатое сине-красное лицо? Жирные спутанные волосы? Подрагивающие губы, сведенные судорогой немытые руки? Сердце оборвалось и рухнуло куда-то вниз. Запойное, бестолково ухмыляющееся существо с острыми ключицами было упаковано в мамин халат и восседало на маминой кровати, застеленной несвежим бельем. На худых темных ногах красовались мамины шлепанцы.

— Мама?

Голос сел, слабым сипением вылез из дрожащих губ. Глаза набухли слезами. Саша щурилась, щурилась, чтобы получше разглядеть расплывающееся чужое осклабившееся лицо.