Андрей встал следом за ней и, приблизившись, безнадежно спокойным голосом сказал:
– Хотя бы просто пожалей его! Ты ведь женщина и вы любили друг друга…
При этих словах Соня резко повернулась на каблуках и быстро вышла из кафе, не попрощавшись. Больше они не виделись.
Глава 24. Проникающее ранение
Сгорин сидел дома и изо всех сил старался не позволять литься слезам, пытаясь думать о чем-то хорошем, которое никак не приходило в голову. Все его существо разрывалось от боли. Он не мог поверить в уход жены. Было жуткое ощущение попадания под снаряд: одну часть оторвало, а другая осталась кровоточить и погибать.
Потеря единственной и любимой явилась для Игоря настоящим ударом, глубоким, едва ли не смертельным. Такое “проникающее ранение” усугубило и без того тяжелое состояние.
За время нахождения Сони в больнице он ни разу не навестил ее.
Внезапно разразившийся острый кризис собственной личности вынудил Игоря отдавать дни и ночи жестокой схватке за сознание, которая высасывала из него все силы и превращала буквально в рухлядь. Он не хотел представать перед женой в настолько жалком виде, понимая, что этим лишь расстроит ее и вызовет раздражение.
К тому же, Ирина Васильевна предпринимала самоотверженные усилия для возведения непреодолимой преграды между ними. И на этом направлении ей удалось добиться успеха.
С тех пор Игорь и Соня уже не виделись. Она избегала встреч и не отвечала на звонки. Игорь еще ждал, что Соня захочет объясниться на прощание и надеялся увидеть ее в последний раз.
Ради того, чтобы выглядеть в этот момент как можно лучше, он просил ускорить лечение, настаивал на увеличении продолжительности процедур, совершал над собой героические усилия.
Но этого так и не произошло.
Потом по просьбе адвоката Сгорин подписал бумаги о разводе и попытался хоть что-то узнать о бывшей жене, но никакой информации так и не получил. Андрей сказал, что Соня с матерью уехали в Хабаровск к отцу, который жил там последние несколько лет, развивая рыбопромышленный бизнес.
Глава 25 . Мозг против сознания
По времени уже было пора прийти медсестре. И действительно, через минуту раздался предупредительный звонок и сразу же послышался звук открывающейся двери.
Игорь медленно повернул голову в сторону прихожей и попытался улыбнуться. Вышло страшновато.
Медсестра на миг замедлила шаг, но тут же спохватилась:
– Добрый вечер! Вы что же, так и сидите с утра в этой позе? Вы обедали? А лекарства принимали, Игорь Владимирович?
– Да, я все сделал, как надо, – ответил он с явным затруднением, непомерно растягивая слова.
– Тогда хорошо. Я сейчас приготовлю вам что-нибудь на ужин, а после еды будем ставить капельницу, – и она ушла на кухню, откуда вернулась через минуту. – Игорь Владимирович, вы же ничего не ели! Все так и стоит, как я оставила утром. Почему?
Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых поблескивала наивность молодости, и не понимала, что Сгорин просто стеснялся сказать ей, что не смог поесть самостоятельно.
– У меня нет аппетита, – почти пропел он.
В этот момент вдруг что-то прояснилось в голове у девушки, и она упорхнула на кухню. Через несколько минут, вернувшись с разогретой пищей, она уселась поближе к Игорю и начала кормить его с ложки, как маленького ребенка. При этом, чтобы сгладить неловкость, она старательно приговаривала:
– Вы ведь не сможете мне отказать, правда? Поймите, пожалуйста, я за вас отвечаю. Поэтому вы должны нормально питаться. Я сама буду кормить вас для надежности… Мы договорились теперь, Игорь Владимирович, да?
Ее голос, похожий на звонкий колокольчик, звучал чисто и беззаботно. Она проделала все необходимые процедуры и в общей сложности провела у него около четырех часов.
Перед уходом она вдруг замешкалась и, стараясь не смотреть Сгорину в глаза, чтобы не смущать его, предложила:
– Игорь Владимирович, давайте я вам помогу гигиенические процедуры сделать?
В ответ Сгорин с обреченным видом еле пошевелил губами:
– Не надо… я сам.
Игорь понимал, что операция ознаменовала собой начало новой жизни, незнакомой и непредсказуемой, которая давалась невероятно тяжело. Стало ясно, что он был совершенно неготов к жестокой схватке со своим «я».
Картина собственного существования категорически отказывалась складываться в строгую последовательность, упорно делясь на «до» операции и «после». В сознании встал мощный барьер, блокирующий любые попытки осмыслить себя как единое целое. Возврат к полноценной жизни, даже если и был возможен, откладывался на неопределенное время.