– Так вот, – продолжил Кевин, – какова вообще была вероятность того, что мы – что принадлежат столь разным мирам, смогли бы встретиться тут – так сказать, на нейтральной территории…
– Такой уж и нейтральной? – саркастически посмотрела на своего собеседника Виктория.
– Я же не в политической коннотации это подразумеваю, – нахмурившись, отмахнулся Кевин, – я в общем же говорю, ну ты ведь поняла?
Виктория лишь развела руками, доверительно улыбнувшись.
– В общем, каким это образом двое лиловых смогли внезапно зацепиться взглядом друг с другом на земле, где большая, если не вся часть населения, не считая приехавших на открытие Международных Игр туристов, лиловокожие? И как именно мы это запомнили? И почему мы вновь встретились там, вместе с теми… – Кевин слегка помрачнел, – солдафонами? И почему ты сейчас тут, а не выполняешь свой журналистский долг?
– А откуда ты узнал, что я журналист? – покосилась недоверчиво на Кевина Виктория, затем тут же вместе с ним рассмеявшись.
– Ну, знаешь, вместе с твоим оборудованием, – Кевин указал на футляры с техникой, что притащила Виктория, что лежали подле кровати, – и вообще, по твоим рассказам не так уж сложно было понять, кем именно ты являешься, ну а вообще – я мог бы подумать что угодно, но то, что ты так привязана к этой… Гелле, да?
Виктория кивнула.
– Обычно такой нескрываемый восторг, который испытываешь ты, могут продуцировать только люди, всерьез увлеченные тем же самым занятием. Я угадал?
Виктория утвердительно кивнула вновь.
– Однако, – с этими словами она покосилась на свое записывающее устройство в виде кольца на запястье, – со временем твоя мечта испаряется, и ты уже напрочь забываешь, зачем вообще ты этим всем занимался и к чему на самом деле стремился.
– Что ты имеешь ввиду?
– Когда я была молода, я действительно безоговорочно верила в безжалостность своего родного острова и видела в госпоже Фландерс ту силу, что могла бы искоренить ту манию величия и тягу к насилию над своим собственным и соседними народами, однако, когда становишься взрослее, то понимаешь, что далеко не все так просто… И вот даже вчерашнее безусловное зло кажется уже в чем-то даже абсолютно необходимым, ведь иначе, наверное, просто и быть не могло в рамках нашей реальности и ее условностей. Тем более, узнать всё это наверняка можно как раз лишь в военное время. Но сейчас нас всех свел праздник, поистине международное событие, символ Мира! И я нахожусь тут сегодня, а не несколько десятков лет назад, поэтому… Какая тут может быть война?
64. – Похоже, что твои дружки хотят испортить нам праздник и слегка потрепать мне нервишки прямо перед праздником, – попивая из маленького хрустального бокальчика темную жидкость, не без удовольствия растягивал слова мужчина, неторопливо прохаживаясь вокруг повешенного вниз головой пленника под размеренный, только ему одному ведомый такт, своего рода неслышимые часы, что расчерчивали пространство на секунды, которые медленно плавились во влажном воздухе комнаты.
– Но ты не волнуйся, я не дам им публично стать виновниками трагедии, по крайней мере, не сейчас. Тем более, на остров уже прибыл, – едко ухмыльнулся человек, опустившись на корточки и вплотную уставившись на подвешенного узника, чье лицо больше напоминало гротескную маску, пораженную в больном воображении ее создателя обширной гематомой, – о, прости, на остров уже прибыла новая императрица, и это будет означать начало новой эпохи моей любимой Империи.
Пленник не проронил ни звука, что даже слегка опечалило человека, который, глубоко вздохнув, поднялся.
– Так что сам понимаешь… Мне нужно встречать Героиню, а тебе пока уж точно не даст заскучать твой вождь, так ведь, Чаррама?
Из тени, подобно змее, выполз силуэт лиловокожего мужчины, который, уважительно откланявшись представившей его персоне, присел рядом с пленником и практически сразу же впился своей когтистой лапой в голову члена своего трайба, в то же самое время другой доставая острейший кинжал, который как будто бы засиял в полутемном подвале. Даже несмотря на полное бессилие, тело пленника забилось в судороге, которая, тем не менее, не спасла череп, с которого Чаррама уже медленно и со знанием дела снимал скальп. Отчаянное мычание пленника прервала взорвавшаяся барабанной дробью и трелями духовых инструментов симфония, заигравшая в голове уходящего человека, чей силуэт окаймлял свет, бивший из-за пределов камеры пыток, который потух вместе с фигурой гостя после хлопка двери, погрузившего все в темноту.
65. Полное растворение всех чувств вкупе с абсолютной дезориентацией и были тем самым, чего так жаждал путник. Получив их, он испытывал на себе бесконечное наслаждение, но, как только его собственные чувства и мысли вновь осознавались как неотъемлемые части его самого, то сразу же возникал и страх относительно того, что всё это не сможет длиться вечно.