Как только эта маленькая подленькая мыслишка зажглась в самом центре сущности всего, что составляло основу самого бытия, она тут же охватила пожаром всю ткань пространства, заставляя ее поверить в собственную реальность. Однако, если бы путник действительно совершенно ничего не чувствовал, то каким же именно образом он должен был взаимодействовать с этим новым и доселе неведомым раздражителем в виде своих собственных мыслей? Или, вполне возможно, что где-то внутри своего собственного непроницаемого сознания «мир» знал, путник помнил ту сущность, что хотела что-то получить от него – и вполне возможно, что как раз это и было той роковой ошибкой, что позволила воспоминаниям проявиться и практически сразу же взять полный контроль. Но было уже поздно – и, когда так называемое сознание воссияло над вселенной, то не осталось уже ничего, что сохранило хотя бы призрачный намек на знание о истинной природе реальности.
Ученик лежал на днище лодки, глядя на звезды, которые, казалось, с каждой секундой становились все ярче, и как бы, игриво подмигивая ему, переливаясь, танцуют по всему небосводу. Не в состоянии в данный момент времени проникнуть в истинный смысл их грандиозной постановки, путник, тем не менее, испытывал необъяснимый восторг, отдавая себе отчет в том, что, хотя ему и не был ведом тот язык, на котором с ним разговаривал небосвод, он, тем не менее, осознавал если не промежуточные смыслы, то хотя бы изначальный замысел этой божественной драмы и комедии, членом которой являлся и он сам.
Путешественник протянул руку, пытаясь ухватиться за сияющую паутину, что казалось поймала в свои сети шальных небесных танцоров, что, однако, не мешало последним продолжать свой духовный танец и ничуть не уменьшало значения их блеска, который даже, несмотря на полный паралич, не растерял своей ослепительной красоты.
Однако стоило путнику чуть изменить угол наклона головы, а, возможно, просто отвлечься на какие-то сторонние мысли, как паутина стала трансформироваться, освободив при этом своих пленников, что в свою очередь стали вибрировать, подобно огромному рою пчел. Примечательным было также и то, что эти бесконечно малые и при том гигантские небесные тела исполняли свою канонаду не где-то далеко, в миллионах световых лет от планеты, но внутри головы самого путешественника, одновременно с чем паутина, что закрывала собой всё небо, вдруг приобрела черты сот пчелиного улья, после чего путник мгновенно ощутил себя незваным гостем, ведь вполне возможно, он сам и был тем пауком, что по своей глупости залез в гигантский улей, где на него смотрели со всех сторон миллионы сверкающих глаз.
– Что ж, похоже, твое обучение еще не закончено, – послышался голос учителя, после чего в небо взметнулась очередная волна сверкающей воды, которая слилась с блеском тысяч звезд, которые, подобно небесным стрелам, одновременно пронзили своей колоссальной энергией тело путешественника, а, возможно, это он сам стал стрелой, летящей сквозь пространства необъятного космоса, но это было уже неважно, поскольку граница между этими понятиями стерлась гулом, что разорвал всякую связь путешественника с реальностью.
66. – Так и выходит, что этой связи оказалось недостаточно, – хмыкнула девушка, огорченно вздохнув.
– Не знаю, я просто… Просто не знаю… – качаясь взад-вперед, бормотал Грегори, – пожалуйста, прекрати.
– Прекратить что? – слегка насмешливо переспросила девушка.
– Всё.
– Ну ты и шутник! – в ответ рассмеялась она.
– Не вижу здесь совершенно ничего смешного, – едва слышно отозвался писатель, еще сильнее уткнувшись лицом в сложенные ладони.
– И, тем не менее, идея этого, как ты сам выразился «всего», находится целиком и полностью за твоим, уж прости меня, авторством.
– Моим?! – неожиданно громко пискнул Грегори, – и когда это я разрешил тебе затащить меня в эту чертову машину?
– Ну, как же, – рассмеялась вновь девушка, чей смех заставил Грегори всего поежиться, – ты сам на сей раз как ошпаренный выпрыгнул из бассейна, куда снова провалился, и надо отдать тебе должное, даже без моей помощи!
– Мне просто нужно было сбежать оттуда, – вновь забубнил Грегори.
– Сбежать? – усмехнулась собеседница – сбежать от кого?
– Я… Я не знаю… Но этот бассейн… Вся эта вода… Они как будто бы притягивали меня, как будто бы я должен был попасть именно туда сегодня и утонуть… – решив умолчать о своей панической боязни задохнуться, резонно решил промолчать Грегори, в надежде на то, что если этот факт останется невысказанным, то тогда шансов на то, что чья-то злая воля таки притянет именно те обстоятельства, которых писатель больше всего опасался, и они воплотятся в жизнь.
– Ну, твоя боязнь задохнуться, – как ни в чем не бывало произнесла девушка, – скорее связана не с физическим фактом, как таковым, но в большей мере – с неким ментальным переживанием.
– Слушай, – как можно более спокойнее постарался произнести Грегори – это тут совершенно не при чем…
– Да, да, как и то место, куда мы направляемся.