Погибли почти сорок тысяч человек. Кварталы Лисского и Гленнского университетов пылали. Гленнский сдался через день, все уцелевшие преподаватели, студенты и сотрудники были арестованы. Лисский держался. На пятый день пали все двадцать его корпусов, кроме исполинского четырехсотметрового небоскреба Главного здания. Там в почти полном составе забаррикадировались ректорат, химический, первый медицинский и биологический факультеты -- от первокурсников до седовласых профессоров во главе с ректором, академиком Лионзо. В семь вечера перестал откликаться на звонки ближайший к Главному Второй корпус -- второй медицинский и агрикультурный факультеты. Из Главного здания было видно, что арестованных студентов и преподавателей выволокли из здания в наручниках и увезли в "воронках". Спецназ стал стягиваться к Главному корпусу, и находящихся внутри предупредили, что на полночь назначен штурм и лучше бы они сдались сами. Тогда Лионзо провел последний ученый совет Университета, в котором, благодаря самой совершенной на Телеме сети внутренней связи, участвовали все находившиеся в здании -- любой мог высказаться прямо со своего боевого поста. Так случилось, что мужчин в здании было больше, чем женщин, и поэтому большинство проголосовало за то, чтобы приказать женщинам уйти. Все женщины голосовали против, но их голосов не хватило. Невзирая на мольбы студенток и преподавательниц оставить их и дать умереть рядом с мужчинами, Лионзо отправил их прочь. Сантехники подвалами вывели их на линию метро, откуда они выбрались на поверхность. Некоторые скрытно подобрались к оцепленной территории Университета, чтоб хотя бы увидеть, как все будет на самом деле, и засвидетельствовать это когда-нибудь потом. Тем временем в лабораториях шла подготовка к последнему бою, и, когда бронетранспортеры снесли подъезд здания и в парадный холл ворвались первые спецназовцы, из здания на территорию Университета, заполненную тысячами солдат, хлынули потоки наскоро сваренных отравляющих газов. Противогазы спецназовцев, хорошо защищающие только от слезоточивого газа, не выдержали...
В самом здании уцелело только чуть больше трехсот человек на самых высоких этажах. На территории квартала погибло две тысячи спецназовцев, в здании -- почти девятьсот преподавателей и студентов, в том числе и ректор Лионзо.
Утром шестого октября по всем каналам связи Империи выступал Пантократор Роберт XII, только что выведенный из анабиоза и более или менее вошедший в курс дела. Указ от первого октября был отменен. Возвращался статус-кво. Конфедерации были принесены глубочайшие извинения. Особенно Его Величество остановился на телемской ситуации. Он объявил, что арестовывает все руководство телемского управления СБИ и все командование Специального корпуса. Мало того: он и в центральном аппарате Службы Безопасности Империи, имеющей тысячелетнюю историю, провел определенную чистку и даже поменял ее название -- из СБИ сделал ее Министерством Имперской Безопасности, назначив новым министром популярного в народе имперского посла на Кальере (старый начальник СБИ, вместе с Робертом лежавший в анабиозе, не пережил выхода из анабиотической ванны и умер от инфаркта). Пантократор объявил траур по всей Империи и соболезнование родственникам погибших. Он сообщил, наконец, что сам летит на Телем -- и прилетел на следующее утро, страшно худой и заросший длиннейшей бородой. Не дождавшись его прилета, застрелились с десяток чиновников, включая вице-президента Телема (то есть фактического наместника Пантократора на Зеленом Мире) и генерал-губернатора Тоскалузы.
Роберт полностью сменил состав СБИ и Корпуса на планете, всех участвовавших в подавлении мятежа офицеров обеих сил разжаловал в рядовые и отправил служить на Периферию, отменил цензуру, разрешил телемитам занимать высшие командные посты в Империи (и сразу назначил новым командиром Корпуса свежепроизведенного телемского генерала), на три процента снизил налоги и ввел "политику открытости и плюрализма мнений". Это, конечно, было немало. Но главный вопрос не был решен. Телем оставался в составе Империи. И если никем, кроме ничтожной горстки диссидентов, этот момент раньше не подвергался серьезному сомнению, то теперь вся планета говорила только об этом.
Прошло пять лет. Пользуясь новым, дырявым как решето, законодательством, телемские фирмы переориентировались на новые рынки. Грабительский вывоз продовольствия в Космопорт в счет налогов был прекращен, зато нашлись новые источники доходов -- тот же Стагол, к примеру, обнаружил, что ввозить товары с Телема дешевле, чем доставлять их с Земли-Большой. А политическая рознь продолжалась. После первого приступа либерализма Пантократор очухался и обнаружил, что Телем стремительно уходит из-под его власти. В речах Пантократора, касавшихся Телема, появились раздраженные, а потом и гневные ноты. А тут еще история с Зайнеманом, столь поучительная, что стоит изложить ее подробнее.