Победа Великой армии

Бейль снова лег в постель, злясь на самого себя.

* * *

Три дня спустя, утром, дивизия Бейля шла вдоль правого берега Днепра, который в этом месте был небольшой речушкой. До Смоленска оставалось около тридцати километров.

По правому берегу друг за другом двигались два кавалерийских эскадрона, прикрывая южный фланг от возможных атак казаков. Их было едва видно за изгибами местности, из-за которых они то и дело показывались на горизонте.

За ними, по центру колонны, следовали пехота и артиллерия во главе с полковником Арриги, гарцевавшим на своем вороном коне. Они шли по хорошей прямой дороге, проложенной в свое время по приказу Екатерины II для переброски войск к польской границе. На том же правом берегу генерал Бейль шагом ехал на лошади и всматривался в противоположный берег Днепра, желая удостовериться, что на прилегающей к реке равнине не наблюдается движения русских войск. Он искал следы моста, по которому армейский корпус Жюно сумел переправиться через реку в ходе кровавого и Жестокого сражения во время похода на Москву, закончившегося взятием Смоленска. На память ему приходили эпизоды той битвы, ибо именно тогда у него появились первые сомнения насчет физического и душевного здоровья императора.

Бейль позволил лошади идти самостоятельно, с ослабленными поводьями и опущенной головой. По обеим сторонам от лошадиной шеи висели его седельные пистолеты с перламутровыми рукоятями, убранные в прикрепленную к седлу кожаную кобуру Он получил их в подарок от дяди — генерала королевской армии. Земля была мягкой, словно песок, из нее торчали редкие стебли сухой травы. С реки доносились пронзительные крики водоплавающих птиц, занятых поиском рыбы. Ничто не нарушало течения мыслей Франсуа Бейля.

Он размышлял о том, как изменился император в последнее время. В Великой армии эта тема обходилась молчанием почти с религиозным благоговением. Никто не осмеливался обмолвиться об этом ни единым словом, хотя все признаки были налицо. Император пополнел, скорее даже опух. Толстый слой жира покрывал некогда рельефные мышцы. Линия волос отошла ото лба, оставив лишь причудливый черный клок. Вокруг глаз легли темные тени. И что особенно бросалось в глаза, почти исчезла его энергичность, необычайная живость, заставлявшая императора скакать галопом с одного края поля боя на другой, как при Аустерлице, отдавая приказы и руководя движением войск. Бейль заметил это, когда после взятия Смоленска русская армия находилась в очень уязвимом положении, лишенная свободы для маневра, а император замешкался и не отдал вовремя приказы, которые позволили бы ее уничтожить без лишних потерь со стороны Великой армии. Вопреки своему обыкновению, Наполеон не остался на поле боя и повернул к Смоленску, поручив маршалу Нею завершить сражение. На обратном пути Бейль лично вместе со своими гвардейскими егерями сопровождал Наполеона.

Столь же тягостное впечатление оставила у него и московская битва. Пока его полк стоял за холмом, на котором расположился император, он сумел кое-что подметить. Ни разу Наполеон не сел на коня и не отправился проследить за передвижениями войск на своем левом фланге. Все утро он просидел на одном месте, в то самое время, когда решался исход сражения, составляя приказы на стоявшем перед ним маленьком столике. Императорский камердинер Рустан часто подавал ему питье — горячее, судя по поднимавшемуся вверх пару. Впоследствии Бейль узнал, что император страдал от насморка или гриппа, но этого было недостаточно для объяснения его инертности.

Самый тяжелый для него момент настал после драматического взятия русского редута тяжелой французской кавалерией, когда кирасиры рубили саблями артиллеристов, пока те наводили на них свои пушки. Было около половины третьего дня. Ней и Мюрат обратились к императору с просьбой срочно задействовать резервы, чтобы окончательно разгромить русских. Бейль находился слишком далеко от палатки Наполеона, чтобы понять, какой смысл заключался в непрестанной отправке гонцов, но в конце концов догадался, в чем дело, когда, наряду с другими гвардейскими полками, получил приказ оставаться на месте и не вступать в бой. Этот приказ показался ему отвратительным. На гвардию приходилось более четверти всех французских войск, участвовавших в сражении. Целая и невредимая, она жаждала действия. Она не для того прошла более двух тысяч километров, чтобы остаться в стороне во время решающего сражения всей кампании. Если бы гвардия получила приказ атаковать, то разнесла бы в клочья русские войска, измученные и наполовину разбитые в ходе утреннего боя. Бейлю подумалось, что отказ Наполеона вызван неоправданной осторожностью как раз в тот момент, когда требовалось превратить победу в триумф, или, хуже того, нехваткой воли, неспособностью принять решение, что свидетельствовало о закате гения великого человека!

Направляя вперед свою лошадь, Бейль пытался теперь оценить недостатки и опасности системы, в которой все зависело от власти одного человека, обреченного на неизбежное угасание.