Победа во имя мира

Все молчали. Тогда Гусев, как условились с Иваном Семеновичем, степенно шагнул вперед. Тихим, словно бы севшим голосом, он начал говорить о том, что ежели новые власти дозволят, то старостой желал бы стать он, Григорий Никитич. Может быть, представители новой власти найдут и назначат другого, более подходящего, все равно он, Григорий Никитич, в знак своей полной лояльности приглашает господина переводчика и сопровождающих его господ автоматчиков посетить его хату и пообедать. Григорий Никитич подобострастно поклонился и, выпрямившись, так гаркнул «Хайль!», что переводчик и автоматчики невольно вздрогнули.

С тревогой и сожалением глядели односельчане на Григория Никитича: «Тронулся, видать, мужик». А когда убедились, что Гусев в здравом уме и твердой памяти предложил свои услуги оккупантам, все, как один, отвернулись от него.

Трудные дни настали для Григория Никитича. Туча тучей ходил он по дворам, выколачивал зерно, картофель, мясо. Хозяйки, не глядя на него, швыряли мешки:

— Чтоб вы подавились, чтоб вы сдохли, «освободители!»

Некоторые добавляли тихо:

— И тебе туда же дорога, собака старая!

От досады и обиды Гусев до крови кусал губы.

Вскоре вновь нагрянули фашисты. Зеленый от ярости переводчик размахивал кулаками:

— Свиньи! Саботажники! Где хлеб? Где мясо? Почему не выполняете приказ?

Все недоуменно смотрели на Григория Никитича: только вчера он объявил, что сам отвез на станцию Панино и сдал все-все собранные продукты.

— Староста! — бушевал переводчик. — Завтра доставить пять коров и три воза картошки!

Гусев угодливо кланялся. А на следующий день он опять ходил со двора на двор. На этот раз он сообщал верным людям: «Земляки наши в лесу подмоги ждут». Сбор продовольствия прошел значительно быстрее. Многие принесли шерстяные носки и варежки, теплую одежду: «Переправь, кому полагается».

А к вечеру от колхозного амбара отошли подводы с мукой, картофелем, мясом, теплой одеждой. На следующий день, чуть свет, в Старый Рукав примчались немцы: оказалось, вчерашние подводы попали к партизанам. На этот раз гитлеровцы сами волокли из дворов скот, хлеб. У старосты также выгребли все зерно.

В этот день Григорий Никитич попросил жену и детей выслушать и понять его. В Старом Рукаве знали, что семья Гусева бедствует, как все. И никто не удивился, когда пятнадцатилетняя Таня и ее младший брат Боря пошли побираться в соседние деревни. За день они обходили немало и видели многое. Вечером обо всем рассказывали отцу. А по ночам у фашистов чаще и чаще исчезали часовые, вооружение и боеприпасы, горели склады. Случалось, патрули задерживали ребят, но полицаи тут же опознавали их:

— Нашего человека пацаны: старосты Гусева дочка и ее брательник… Марш в отцовскую конуру, щенки бродячие!

Как-то Григорий Никитич попросил детей побывать у дяди Вани:

— Передавайте привет, узнайте о его здоровье. Хорошенько запомните все, что он вам расскажет.

Дядя Ваня, путевой обходчик железной дороги, встретил Таню и Борю приветливо, угостил печеной картошкой, напоил чаем. Прощаясь с ребятами, сказал:

— О встрече со мной никому ни слова. А бате своему передайте так: здоровье у меня нормальное, болеть некогда — почти все время идут поезда. Восемнадцать-двадцать эшелонов в сутки. Самое бойкое место — выемка седьмого километра. Подходы к ней удобные. Кругом лес. Дров можно наломать на целую неделю сразу.

Через несколько дней по всей округе разнеслась весть: на седьмом километре слетел под откос сдвоенный фашистский поезд.

В разгар осени в соседнюю деревню прибыла немецкая фронтовая часть. Ее штаб, застигнутый непогодой, остановился в Старом Рукаве. Начальник штаба приказал старосте:

— Истопить все бани. Зажарить кур.

Выполняя приказание, Григорий Никитич думал: «Известить бы партизан. Сам не отлучишься: сразу хватятся. А ребятишки в непогодь ночью в лесу, пожалуй, растеряются…»

Улучив момент, наскоро забежал домой. Позвал детей, рассказал, как найти партизан — идти по тропинке к бывшему хутору лесника. Сообщил пароль. Глубоко вздохнул, поцеловал ребят и пожелал сердечно:

— Час добрый!

Путь был долгим, изнурительным. Нудно цедил дождь. Под ногами чавкала липкая грязь. Колючие щетки елок царапали щеки. А Таня не замечала этого. Волновалась ли она? Да, конечно! Но самочувствие было радостное: «Пришла пора, когда и ты, Таня, сможешь отомстить врагу…» Борька тоже держался молодцом.

В указанном отцом месте — у березок-близнецов — их тихо окликнули. Вздрогнула Таня от неожиданности и… забыла пароль. Ответила с опаской:

— Таня… Гусева Таня.

В партизанском штабе Таня слово в слово пересказала все, что наказывал отец.

К Старому Рукаву народные мстители подошли перед утром. Бесшумно сняли часовых. Окружили дома, в которых расположились фашисты. Партизаны уничтожили штаб оккупантов, сожгли их автобусы, захватили особо важные документы и «языков».

Семнадцать месяцев в тылу врага Таня Гусева жила нелегкой опасной жизнью. Семнадцать месяцев — до возвращения Советской Армии — Таня Гусева была разведчицей и связной народных мстителей.