Победа во имя мира

А Клава Иглина с группой девчат-снайперов прибыла в горнострелковый ордена Суворова Новороссийский полк в 2 часа ночи, и уже утром девчата начали пристреливать свои винтовки. Был бой за важный стратегический пункт. Два часа с обеих сторон шла артподготовка. Одна атака сменялась другой, но безрезультатно. Вражеские пулеметные расчеты мешали подняться в атаку. Снайперам было дано задание уничтожить их. Клава Иглина с Ниной Боруткиной окопались, сделали запасные окопы для отхода и, когда рассвело, обнаружили пулеметные расчеты. Они были замаскированы за подбитыми танками. Снайперы выжидали, бить надо наверняка. Наконец, они начали стрелять. Пулемет замолчал, но фашисты открыли яростный огонь по снайперам. В части волновались: вряд ли девушки останутся живыми. Вернулись они к своим ночью. Клава и Нина за уничтожение пулеметных расчетов были награждены орденами Славы 3-й степени. Закончилась война для Клавы Иглиной недалеко от Праги.

Бесстрашно воевали с врагом Наталья Кузьминична Рылеева, Анна Матвеевна Кадочникова, Клавдия Трифоновна Вавилина и многие другие мои землячки, мужественные девчата-снайперы.

Н. Н. МЫЛЬНИКОВ, журналист, ветеран войны, полковник в отставке СЕВЕРО-ЗАПАДНЕЕ ВЕЛИКИХ ЛУК

Пока Владимир Солуянов лечился в госпитале, произошло два выдающихся события — наши войска прорвали блокаду Ленинграда и завершили ликвидацию армии Паулюса под Сталинградом. Душа сержанта пела и от больших дел на фронтах войны, и от того, что сравнительно быстро вылечился, и, в довершение ко всему, попал в ту же 16-ю воздушно-десантную бригаду, в которой служил раньше.

В роте десантников-разведчиков не оказалось ни Паничкина, ни Сулина, ни Маслова, и Солуянову пришлось обзаводиться новыми друзьями. Без дружбы везде нелегко, а на войне тем более.

Ближе всего Владимир сошелся с Егором Суртаковым — невысоким, по-деревенски плотно сбитым сержантом-сибиряком, всегда веселым, жизнерадостным, умеющим вовремя стать серьезным, подчеркнуто собранным. Подружились они очень быстро, по-воински прочно, на правах равных.

В тот вечер, когда Солуянов возвратился из госпиталя в свою роту, как-то неожиданно разбушевался северный ветер со снежной крупой-шрапнелью. За ночь натащило такие сугробы, что десантникам пришлось объявить аврал для расчистки военного городка. Работая вместе с Суртаковым, который в отличие от других орудовал лопатой с завидной мастеровитостью, по-особому податливо, Солуянов полюбопытствовал:

— Ты в какой школе наловчился этому делу?

— По домашности приходилось — сызмальства. У нас забуранит — днем ни зги не видно.

— Где это так?

— В Барабинских степях.

Егор рассказал о том; сколь докучливыми бывают бураны в их местности, как ему, оставшемуся без отца на десятом году, ежезимно приходилось расчищать то волглые, то скрипучие сугробы, которые — весьма нередко — забивали выход из избы вровень с крышей.

— А какую профессию имел до войны? — спросил Солуянов.

— В колхозе работал. Сперва в борноволоках состоял. Потом стал прицепщиком на тракторе. Последний год попытал себя при колхозной кузнице — вроде бы подмастерьем у кузнеца.

— Получалось?

— Захочешь есть да помогать больной матери — получится хоть в кузнице, хоть в полеводческой бригаде.

— А как стал десантником? — добирался до цели Солуянов.

— Наверное, так же, как ты. Силком-то сюда не тянут. И калачом не заманивают. Согласен?

— Согласен.

— Тогда зачем спрашиваешь?

Парень нелегкой судьбы, рано познавший цену колхозному трудолюбию, Егор Суртаков по душе пришелся Владимиру Солуянову своими по-крестьянски вескими суждениями о жизни, большой сообразительностью.

А спрашивал Солуянов сослуживца не бесцельно, не ради праздной беседы. Ему было нужно знать, на что способен Суртаков в боевой обстановке, чему у него можно поучиться, в чем поучить его.

В свою очередь и Суртаков, когда ему стало известно, что Солуянов побывал в полуторамесячной операции на Брянщине, что он уже мечен немецкой сталью, почтительно потянулся к наторелому разведчику.

Было у Владимира и Егора и много общего. Оба они не умели скучать и хандрить, никогда не сетовали на учебные перегрузки и житейскую неустроенность. Оба дороже всего ценили свой род войск, знали все красноармейские песни, могли молодецки сплясать «Барыню» или «Подгорную».

У десантников бывают предбоевые передышки, в которые можно и отяжелеть и расслабить мышцы. А чтобы не получилось этого, командиры подразделений нередко устраивали затяжные марш-броски, проводили разновидные тактические занятия в глубоко заснеженных и залитых половодьем лесах.

Когда же ротные колонны возвращались в казармы и кто-то от усталости начинал терять ногу, либо Солуянов, либо Суртаков, не ожидая команды, запевали:

Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.

Или: