Победил Александр Луговой

Что говорят в таких случаях? Разрешают, а там уж дело дамы, под каким предлогом отказать. Но дама не отказывает. Люся, как автомат, встает с застывшей улыбкой, Виктор пропускает ее вперед, и они исчезают в дверях Большого зала...

Александр с такой силой сжимает сиденье стула, что оно трещит. Он торопливо наливает стакан воды, оглядывается по сторонам. Никто ничего не заметил, все заняты своими разговорами.

Неприятная холодная волна прокатывается от затылка к спине. Все как-то тускнеет. Вот недоеденная закуска — заливная рыба, обсыпанная табачным пеплом, мандаринные корки, уже начавшие засыхать, вишневое пятно на скатерти: кто-то пролил вино. Свет режет глаза, душно, жарко, голова пухнет от гула голосов, смеха, музыки.

Что он здесь делает?

Нет, надо взять себя в руки. Просто смешно! Ну пришел Виктор — он тоже, наверное, со своей редакцией, где проходит практику, встречает Новый год. Пригласил Люсю танцевать. Ну и что? Они же не чужие. В конце концов через — Александр смотрит на часы — два часа они вместе выйдут патрулировать на улицу: они в одной смене одной и той же дружины. Ну ладно. Допустим, Виктор влюблен в Люсю. Что тут удивительного? В нее все нормальные люди должны быть влюблены. Так ведь это он в нее, а не наоборот, черт возьми! Ей наверняка скучно сейчас, скучно танцевать с ним, когда она могла бы сидеть здесь. Достаточно увидеть выражение ее лица, чтобы убедиться в этом.

Александр встает, идет к дверям и смотрит в зал. В зале царит полумрак. Прожектора окрашивают этот полумрак то в синий, то в фиолетовый, то в зеленый цвета. То и дело над толпой танцующих проносится стремительно раскручивающаяся змея серпантина, взрывается разноцветный снежок конфетти.

В этой толпе трудно кого-нибудь разглядеть, но Люсю он находит сразу. Оркестр играет танго, и танцующие движутся медленно. Они словно плывут, ритмично покачиваясь.

Люся танцует с Виктором точно так же, как танцевала бы с Александром, как танцует всегда. Рука закинута за шею партнера, голову она положила ему на грудь. Но есть в этой позе что-то интимное, доверчивое, нежное, на что имеет право только он, Александр, а не Виктор! (Он не помнит, что так же она танцевала при нем много раз с другими, да вот хоть сегодня — с Лузгиным и кудлатым Колей.)

Он только видит, как они танцуют, но не слышит, о чем они говорят. Вернее, он не видит, как они говорят. Не меняя положения головы, почти не раскрывая рта, редкими, негромкими фразами.

Люся: Как ты оказался здесь?

Виктор: Мне хотелось танцевать с тобой это танго.

Люся: И ты для этого пришел?

Виктор: Да.

Люся: Но я же с Аликом.

Виктор: Как видишь, сейчас ты со мной.

Люся: Я могла не пойти с тобой.

Виктор: Не могла.

Люся: Почему это? Я привыкла поступать, как хочу.

Виктор: А ты этого хотела.

Люся: Неправда!

Виктор: Правда.

Люся: Правда... Зачем я тебе? Я ведь люблю Алика.

Виктор. А я — тебя.

Люся: Не говори глупостей!

Виктор: Я никогда не говорю глупостей.

Люся: Но я же люблю Алика.

Виктор: Ну и что? Разве я тебя прошу о чем-нибудь, кроме этого танца?

Люся: Тебе этого довольно?

Виктор: Сегодня — да.

Люся: А завтра?

Виктор: До завтра еще далеко...

Люся: Но ведь ничего не изменится. А потом завтра уже наступило.

Виктор: Не изменится завтра, изменится через неделю, месяц, год... Я умею ждать. Я жду уже давно... С нашей первой встречи.

Люся: Но я же повторяю тебе: это безнадежно...

Виктор: Кто может запретить мне надеяться?

Люся: Никто...

Виктор: Спасибо за танец. Я провожу тебя к Алику. Кстати, вон он уже стоит у дверей, твой Отелло.

Люся: Мне не надо было идти с тобой танцевать...

Они медленно пробираются между парами, не желающими расходиться и ждущими следующего танца. Виктор вежливо склоняет голову и церемонно благодарит:

— Спасибо за разрешение. Ваша дама танцует прекрасно.

Александр внимательно смотрит ему в лицо: ни тени насмешки. Виктор говорит серьезно, даже торжественно. Он еще раз склоняет голову и спокойно уходит.

Александр берет Люсю под руку, отводит в уголок за елку и, с трудом сдерживаясь, спрашивает:

— Ну?

— Что ну? — Люся смотрит на него удивленно.

— Зачем ты это сделала? Зачем ты пошла с ним танцевать? Ты же знаешь, что он...

— Ты что, Алик, с ума сошел? — Люся говорит до обидного холодно и спокойно. — Ты забыл, что он попросил у тебя разрешения — и ты разрешил.

— Но так же всегда делается! Я разрешаю, а ты отказываешь!

— Где это записано? В Коране? Или в правилах хорошего тона французского двора? Подошел наш общий знакомый — кстати, твой приятель, а не мой, — попросил у тебя разрешения танцевать со мной один танец (тоже какое-то унизительное неравноправие у нас сохранилось — мог бы прямо ко мне обратиться!), ты разрешил, мы танцевали — и все. Он пошел к своей компании, я — к своей, к тебе. Не понимаю, почему ты делаешь такое трагическое лицо, словно... словно у тебя украли твою любимую самбистскую куртку.

Люся фыркнула. Александр стоял растерянный. Он чувствовал, что его чем-то унизили, посмеялись над ним; ревность захлестывала его, и вместе с тем ему нечего было сказать. Люся была права. Что в сущности произошло? Ничего.