Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Личный секретарь Наполеона Клод Франсуа де Меневаль вполне убедительно объяснил это общенародное решение: «Франция была слишком потрясена ужасными эксцессами правления Террора и вялым режимом Директории. Опасности, которым подвергался Наполеон, не были забыты, а опасения в отношении новых угроз усиливались. Были опасения, что в случае гибели Наполеона наступят времена жестокой реакции. Народ устал от бесконечных перемен и был полон решимости не испытывать новых злоключений. Всеми руководило общее желание получить, наконец, возможность спокойного существования под надёжной защитой прочного правительства».

Так что осуждать Наполеона, якобы изменившего идеалам революции, вознёсшей его на вершину власти, вряд ли вправе человек из другой страны, даже и император. Хотя несогласные с решением Наполеона были и среди его близких. Они-то имели на это право – были рядом с ним с первых шагов. Против превращения Франции в империю была Жозефина (об этом подробно в главе, ей посвящённой). Осуждал Наполеона генерал (будущий маршал) Жан Батист Бернадот. Однако – ирония судьбы – когда ему предложат стать королём Швеции, у него не хватит принципиальности отказаться. Но он никогда, даже принимая ванну, не будет снимать нижней рубашки в присутствии посторонних. Только после его смерти, обмывая тело покойного короля, приближённые увидят татуировку: «Смерть королям!»

Своего отрицательного отношения к решению Наполеона стать императором не скрывал маршал Жан Ланн, убеждённый республиканец, один из самых выдающихся военачальников блестящей наполеоновской плеяды. За отвагу и прямоту его называли Роландом французской армии. Он был другом Наполеона и его спасителем (во время Итальянской кампании дважды спас своего командира от верной смерти). Когда после коронации Наполеон спросил Ланна, как ему нравится вся эта пышная процедура, Ланн ответил: «Прекрасно! Жаль только, что на этой церемонии не хватает тех трёхсот тысяч французов, которые отдали свои жизни за то, чтобы подобная процедура была невозможной!..»

Они ссорились. Но жить друг без друга не могли. В сражении с австрийцами при Эсслинге Ланн был ранен. Смертельно. Наполеон сидел возле умирающего, слушал его проклятия в свой адрес и гладил Ланна по голове. Перед самой смертью Ланн вдруг перестал ругать Наполеона, взглянул на него и сказал: «Живи! И спаси армию!» Когда Ланн умер, Наполеон заплакал. Во второй и, насколько известно, последний раз в жизни. Я пишу об этом только для того, чтобы подчеркнуть: оценивать поступки главы государства, когда они касаются внутренней жизни его страны, лучше всё-таки изнутри, а не извне.

А у Александра Павловича манера судить других была, и не всегда его оценки оказывались адекватны. К примеру, во время встречи в Тильзите (об этой знаменательной встрече чуть дальше) Наполеон доказывал, что нужно править твёрдой рукой, что нужна абсолютная власть. Александр пылко защищал принцип равенства людей перед законом, принцип свободы личности. Будто и не был самодержцем страны, половина населения которой пребывала в рабстве.

Тем не менее гениальности Наполеона не отрицал. Вот что он писал матери (которая Наполеона ненавидела и у которой слова «корсиканское чудовище» были самыми мягкими из всех, употребляемых ею по отношению к императору французов): «В настоящее время она (Франция) управляется необыкновенным человеком, таланты, гений которого не могут быть оспариваемы…»

Даже в первые годы царствования, когда ещё и поводов для сравнения вроде бы не было, он сравнивает себя с Наполеоном. В этом уже проглядывает некая ревность, некое желание сравняться с великим человеком. Но самооценки честны и критичны: «Относительно таланта, может, у меня его недостаточно, но ведь таланты не приобретаются, они – дар природы. Справедливости ради должен признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда у меня нет хороших помощников…»

Насчёт отсутствия хороших помощников справедливо лишь отчасти. А вот то, что многие чиновники ориентировали своего государя неправильно и этим мешали ему выстраивать разумную, а главное, национально ориентированную политику, – сущая правда. В первую очередь это касается дипломатов. Настроенные против Наполеона, сочувствующие роялистам, они посылали в Петербург явно не соответствующую истине информацию о положении дел во Франции: всё плохо, французы, как один, недовольны политикой Бонапарта. К тому же в российском высшем обществе было много французских эмигрантов, враждебно относившихся к Наполеону. Правда, если Александр осуждал своего французского коллегу за измену идеалам революции, то эмигранты-роялисты (очередной парадокс) ненавидели Наполеона как наследника революции.