Победить тьму...

Томас Крэг сидел за письменным столом со сложенными перед собой на домовой книге руками. Он был высоким мускулистым человеком с копной темных посеребренных волос, с большими, широко раскрытыми бледно-голубыми глазами и всегда румяной, но ставшей теперь необычно бледной кожей.

— Отец? — Голос Адама был робким.

Ответа не последовало.

— Отец, где мать?

Наконец отец оторвал взгляд от стола. Под каждой скулой, в том месте, где лицо покоилось на скрещенных пальцах рук, образовался странный треугольник мертвенно-бледной кожи. Отец распрямился, тяжело опершись локтями о стол, и прокашлялся, будто какое-то мгновение ему было трудно говорить.

— Она ушла, — произнес наконец он безжизненным голосом.

— Ушла? — Адам непонимающе повторил произнесенное слово.

— Ушла. — Томас вновь опустил лицо на руки.

Его сын неуклюже переступал с ноги на ногу. Под ложечкой возникла необъяснимая боль. Он не осмелился вновь взглянуть в лицо отца, устремив взгляд на собственные поношенные парусиновые туфли.

Томас тяжело вздохнул. Он вновь поднял глаза.

— Миссис Бэррон сочла необходимым заявить о своем увольнении, — сказал он, — так что мы, видимо, остались одни.

У Адама перехватило дыхание. Когда он заговорил, его голос был очень тихим.

— Куда ушла мать?

— Не знаю. И не хочу знать. — Томас резким движением поднялся из-за стола. Отодвинув назад стул, он подошел к окну и остановился, вглядываясь в сад. — Твоя мать, Адам, совершила тяжкий грех. В глазах Господа и в моих глазах она больше не является членом нашей семьи. Я не хочу, чтобы ее имя когда-либо упоминалось в этом доме. Иди к себе и молись, чтобы ее пороки не совратили тебя. Вечер без ужина тебе не повредит. — Он не поворачивался.

Адам смотрел на него, едва понимая сказанное.

— Но, отец, куда же она пошла? — В его груди поднимались небольшие панические волны душевного страдания. Он действительно очень нуждался в матери.

— Иди к себе! — Голос Томаса, отягощенного собственным горем, гневом и непониманием, лишь на мгновение выдал глубину переживаемых им эмоций.

Адам более не пытался спрашивать его. Повернувшись, он выбежал в холл, затем через кухню в сад. Становилось темно, но он не испытывал колебаний. Обогнув дом, он вновь побежал по пустынной улице к реке. Он спотыкался в темноте о камни, чувствуя, что его ноги соскальзывали в ледяную воду, но он, не колеблясь, бросился в лес и взобрался на гору как можно выше.

Один раз он остановился и повернулся. Его дом был погружен во тьму. Единственным источником света была лампа в кабинете отца. С того места, где он находился, он мог видеть кирху с темными деревьями вокруг нее и всю деревню, где то в одном, то в другом доме зажигался свет и вечерний воздух затуманивался ароматным голубым дымом, выходящим из труб. Деревня была приветливой, теплой. Он знал всех, кто жил в этих домах. Он учился с детьми многих из них в школе, в одном классе с пятью другими мальчиками, с которыми вместе вырос.

Он стоял и смотрел вниз несколько минут, чувствуя затылком ветер, ставший теперь холодным, и содрогнулся. На его тонких руках под свитером выступила гусиная кожа. Он почувствовал тошноту. Куда ушла мать? Что с ней произошло? Почему она не сказала ему, куда направляется? Почему не взяла его с собой? Почему хотя бы не оставила ему записку?

Лучше всего находиться в движении. Движение почти в полной тьме, среди деревьев, со сверканием пенящейся воды справа от него требовало предельной концентрации. Но когда он шел, он не мог думать. Он не хотел думать.

Он продолжал карабкаться вверх, чувствуя, как его парусиновые туфли заскользили, и он ухватился за гибкие стебли свисавшей над ним лиственницы, чтобы не упасть на пути к месту, где находился камень.

Было совершенно темно, когда он наконец добрался до плиты с крестом. Он согнулся, тяжело дыша, понимая, что, как только перестанет двигаться, ледяной ветер в считанные секунды насквозь проморозит его. Но ему было все равно. В момент, когда он перестал двигаться, он более не мог сдерживать накопившиеся эмоции. Его мать, его обожаемая, любимая, веселая, прелестная мать ушла, и он вздрогнул, вспомнив отцовские слова. Что она такого сделала? Что она вообще могла сделать? Он обхватил себя руками, согнув плечи. Он никогда не чувствовал себя таким одиноким и таким испуганным.

Раньше она никогда не видела, чтобы мальчик приходил сюда во тьме. За холмами на востоке в небе возникло серебристое мерцание, показывающее место, где скоро за темными скалами должен появиться полумесяц и залить светом округу. Тогда она сможет получше разглядеть его. Она терпеливо ждала.

Позади ее брат Гартнайт, который был на пять лет старше нее, укладывал свои инструменты и вытянул над головой руки так, что хрустнули суставы. В следующий момент свет луны промелькнул у его ног и позволил ему заметить железную стамеску. Он нагнулся, чтобы поднять ее.