Победить Викторию

— Что будешь? — Морозов кивает в сторону буфетной стойки. — Может, шампанское? Вик, а ведь это уже традиция.

Да уж… Ту бутылку, которую Саша привез ко мне домой, чтобы поздравить с успешным переводом в «Вышку», я не забуду.

— Пожалуй, нет. Я предпочитаю смотреть балет на трезвую голову.

— У меня на трезвую не получится. Прости, Вик. Мультик про «Щелкунчика» помню, музыка тоже нравится, но тут какой-то другой сюжет, нет?

— Не совсем. А ты читал саму сказку Гофмана?

— Нет, конечно. А надо было? Слушай, может, хотя бы чокнемся? Сегодня ведь год старый провожаем, верно? И новый встречаем. Ты, кстати, выбирай давай, что заказывать будешь.

Бутерброды с красной рыбой, осетриной, кулебяка и расстегай… Рядом десерты — тирамису, пирожные на любой вкус и набор калорий. На цены лучше не смотреть. Морозов вот точно не смотрит.

— Два бокала Moet, еще две, нет, четыре тарталетки с черной икрой, потом… Вик, ты красную будешь? Давайте, — говорит он, я даже слово вставить не успеваю. — А еще кулебяку с осетриной. И… может, пирожное?

— Нет.

— Не любишь? Ну ладно. — Пожимает плечами и с довольным видом отходит от стойки, где только что потратил мою месячную зарплату кассира в супермаркете. — Я же говорил, что голодный. А пища духовная насытить меня не может.

Случаи, когда я ела черную икру, можно посчитать по пальцам одной руки. Только по самым-самым праздникам родители покупали маленькую баночку. Она всегда была безумно дорогой, поэтому куда чаще на столе появлялась «демократичная» красная икра.

— За тебя, Вика! — Морозов вручает мне бокал с шампанским и тут же едва касается его своим. — Я благодарен этому году за то, что он привел тебя ко мне.

Он делает маленький глоток и ждет, когда я пригублю шампанское. «Привел тебя ко мне». До чего же самоуверенный тип!

— За меня! — соглашаюсь я и подношу, наконец, бокал к губам. — И за то, чтобы наступающий год принес всем больше радости, а не разочарований.

— Хорошие слова, — одобряет бугай, а сам глазами уже поедает тарелку с бутербродами. — Пойдем сядем на диванчик.

Когда Морозов говорил, что голоден, он не преувеличивал. Меня учили есть икру медленно, ощущая, как на языке лопаются икринки, но у Саши, похоже, другое воспитание.

— Только не говори, что ты сытая, — деловито произносит он. — Тебе надо поесть, у нас вся ночь впереди. До утра гулять будем!

— Ты так и не сказал, что будет после балета. На Красную площадь? Как уже предлагал?

Мне до сих пор не очень верится, что свой первый Новый год без родителей я буду встречать с Александром Морозовым. Моим сводным братом, а с сегодняшнего дня, последнего дня этого безумного года еще и моим парнем, в которого я умудрилась влюбиться. Хорошо еще, что он не догадывается об этом.

— Не совсем, но на Красной площади побываем, конечно. — Морозов доедает свою кулебяку и выглядит уже намного более довольным. — Ты всю первую часть глаз от сцены оторвать не могла, а у меня в голове вопрос вертится. Интересно просто, как балерина смотрит балет? Что ты чувствуешь?

Он снова изменился в одно мгновение. Только что был голодным качком, который сметал с тарелок еду, его больше ничего не интересовало вокруг. А сейчас… сейчас он настроен на то, чтобы вывернуть мне душу, забраться под кожу и остаться там.

— Я никогда не мечтала стать профессиональной балериной, — медленно начинаю рассказывать. — Мне нравилось танцевать, хотя во многом это было решение мамы. Вот она мечтала стать балериной, но порвала на прыжке ахиллово сухожилие. Больше танцевать не смогла. А я не рвалась на сцену, и мне не нужно слепое обожание публики — не человек нарциссического склада. Но я никогда не забуду годы, проведенные у станка. Он воспитал мой характер, научил не реагировать на сплетни и зависть, а просто идти вперед. Всегда.

Я, похоже, увлеклась. Морозов слушает, слегка приоткрыв рот.

— Ну я на самом деле так и думал, — прокашливается он. — По тебе видно. Не только внешне, кстати. А чего ушла?

— Это не мое, Саш. Я не обязана реализовывать амбиции других людей, даже если это мои родители. Так что спокойно я смотрю балет, в том смысле, что как зритель, пусть и «прокачанный». Но я никогда не забываю, что у балерин под пуантами.

— А что под ними? — Иногда Морозов похож на трехлетнего ребенка, которому не рассказали сказку до конца.

— Тебе лучше не знать. Иначе больше ни разу на балет не придешь. А ты бокс сам выбрал?

Морозов молчит, отвечать не торопится. Такое бывает, Саша, хочешь вывернуть душу другому, а невольно обнажаешь свою. Можно, конечно, попытаться спрятаться, исчезнуть, но тогда больше тебя искать не будут.

— У меня друга насмерть забили во дворе. В одиннадцать лет, — после минутного молчания тихо произносит он. Мне даже показалось, я не так расслышала. — Карманными деньгами с местной шпаной отказался делиться. Наваляли ему, он отбивался, а их трое, лет по четырнадцать-пятнадцать. У одного кастет был, в висок попал… Мгновенно. Мне потом рассказали. Я в школе задержался. Вот.