Победитель

— Чего вы хотите добиться? — заорал Уордмэн, прожигая взглядом удаляющуюся спину Ревелла и жадно вслушиваясь в безмолвие по-эта. — Я не стану посылать за вами! Сами приползете сюда на карачках!

Он смотрел вслед Ревеллу, пока тот не покинул пределы зоны. Поэт брел, обхватив руками живот и подволакивая ноги, голова его безвольно поникла. Наконец Уордмэн скрипнул зубами, развернулся и отправился в свой кабинет составлять месячный отчет. Всего две попытки к бегству. Раза два или три за день он подходил к окну. Ревелл полз на четвереньках через пустошь, направляясь к деревьям. Под вечер поэт скрылся из виду, но Уордмэн слышал его вопли и лишь с большим трудом смог сосредоточиться на подготовке отчета. В сумерках он снова вышел на улицу. Из леса доносились слабые, но непрерывные крики Ревелла. Тюремщик застыл, обратившись в слух, сжимая и разжимая кулаки. Он был исполнен угрюмой решимости не давать воли состраданию. Ревелла надо проучить ради его же пользы.

Спустя несколько минут к Уордмэну приблизился один из врачей.

— Мистер Уордмэн, его необходимо вернуть.

Начальник тюрьмы кивнул.

— Знаю. Но я должен убедиться, что он усвоил урок.

— Господи, да вы только послушайте! — воскликнул врач.

Лицо Уордмэна омрачилось.

— Ну, ладно, несите его сюда.

Врач отвернулся, и в этот миг крики прекратились. Уордмэн и врач как по команде встрепенулись и прислушались. Ни звука. Врач опрометью бросился к лазарету.

Ревелл лежал и орал. Мысль была только одна — о боли и о том, что надо кричать. Время от времени ему удавалось издать особенно громкий вопль, и тогда он выгадывал ничтожную долю секунды и отползал еще немного дальше от тюрьмы, преодолевая несколько дюймов. За последний час Ревелл сумел проползти два с лишним метра. Теперь его голову и правую руку можно было видеть с проложенной через лес проселочной дороги.

На одном уровне сознания существовали только боль и вопли. Но на каком-то другом Ревелла постоянно и неотступно преследовал окружающий мир: он видел былинки перед глазами, неподвижный тихий лес, ветви в вышине. И маленький грузовичок, который остановился рядом с ним на дороге.

У человека, вылезшего из кабины и присевшего возле Ревелла на корточки, было морщинистое обветренное лицо. Судя по грубой одежде, он был фермером. Человек тронул Ревелла за плечо и спросил:

— Вы ранены?

— Восток! — крикнул Ревелл. — Восток!

— А вас можно переносить?

— Да! — взвизгнул страдалец. — Восток!

— Отвезу-ка я вас к лекарю.

Когда фермер поднял Ревелла и уложил в кузов грузовика, боль не усилилась. На таком расстоянии от передатчика ее величина уже не могла измениться.

Скрутив тряпицу, фермер запихнул ее в разинутый рот Ревелла и сказал:

— Сожмите зубами, тогда полегчает.

Ревеллу не полегчало. Но тряпица хотя бы приглушала его крики. И то слава богу: собственные вопли пугали его.

Ревелл пребывал в сознании, когда фермер в сгущающихся сумерках внес его в здание, внешне похожее на поместье колониальной поры, но приютившее вполне современную больницу. Поэт видел склонившегося над ним врача, чувствовал его руку у себя на лбу, слышал, как врач благодарит фермера. Они наскоро обменялись несколькими словами, по-том фермер ушел, а врач снова склонился над Ревеллом. Это был молодой человек в белом халате, с пухлыми щеками и рыжей шевелюрой. Он казался сердитым и напуганным.

— Вы из тюрьмы, верно? — спросил врач.

Ревелл грыз свой кляп и орал, но сумел кивнуть. Точнее, судорожно дернуть головой. Казалось, кто-то взрезал его подмышки ледяным но-жом, шею будто терли наждаком, суставы выворачивало. Так разделывают крылышко цыпленка за обедом. В желудок словно налили кислоты, а в тело понатыкали иголок, да еще жгли его паяльной лампой, одновременно сдирая кожу, вспарывая бритвой нервы и колотя молотками по мышцам. Чьи-то пальцы выдавливали ему глаза. Но эту боль придумал гений, вложивший в ее создание все свое умение. Разум продолжал работать, и Ревелл все сознавал. Ему никак не удавалось лишиться чувств, впасть в забытье.

— Иные двуногие — те еще скоты, — рассудил врач. — Попытаюсь извлечь из вас эту штуку. Не знаю, получится ли: нам не положено разбираться в механизме ее действия. Но попробую.

Он куда-то ушел и вскоре вернулся со шприцем.

— Это вас усыпит.

Ооооооооо!

— Его там нет. Мы обшарили весь лес.

Уордмэн злобно зыркнул на врача, хотя понимал, что ему придется принять эту истину.

— Ладно, — сказал он. — Кто-то его увез. Там ждал сообщник, который помог ему смыться.

— Никто не посмел бы, — возразил врач. — Любой пособник и сам угодит сюда.

— И тем не менее, — ответил Уордмэн. — Я позвоню в полицию штата, — добавил он и отправился в свой кабинет.

Спустя два часа полицейские перезвонили ему. Они опросили всех, кто обычно ездил по лесной дороге, местных жителей, которые могли что-то видеть или слышать. Один фермер подобрал раненого неподалеку от тюрьмы и отвез его в Бунтаун, к доктору Эллину. Полиция была убеждена, что фермер сделал это по неведению.

— Но не врач, — угрюмо буркнул Уордмэн. — Этот должен был сразу смекнуть, что к чему.

— Да, сэр, я тоже так думаю.