Победитель

Вспышка – Вера в белом забрызганном кровью халате кричит: “Фашисты! Фашисты!..”

Вспышка – в него в упор палит гвардеец Амина…

И еще – лицо бьющегося о дно баржи тонущего мальчика…

Дознаватель встал, обошел стол, остановился перед ним. Плетнев медленно поднял взгляд.

– Вообще бы такого человека не нашли! Не было бы тебя! В списках не значился! Понял? И “звездными” списками вашими наградными – можете подтереться!

Вскакивая, он ударил снизу кулаком в челюсть.

Дознаватель с грохотом обрушился на стул.

Треснулся головой о бетонный подоконник. Повалился на пол.

Плетнев еще раз саданул его – ногой.

Под головой уже растекалась лужа крови.

Дверь распахнулась, в кабинет ворвался Карпов, за ним Ромашов, Аникин…

– Прекратить!

Он стоял неподвижно…

Аникин приехал к нему через полгода, когда разрешили свидания. И сказал, что в ту секунду его не узнал. По его словам, он даже удивился – откуда, мол, здесь взялся совершенно чужой человек?

ЭПИЛОГ

Заснеженные леса молчат под хмурым небом.

Если смотреть с вертолета, видны белые пятна замерзших озер.

Белые змеи заснеженных рек.

Снова леса.

Без конца – до самого горизонта. И даже дальше.

А вот просека.

Дорога. По ней ползет букашка грузовика.

Отвилок тянется к каким-то приземистым строениям… а там уже и сторожевые вышки… колючая проволока в несколько рядов… бетонные бараки в ряд… воронье…

И снова лес.

НИЖНИЙ ТАГИЛ, 23 ФЕВРАЛЯ 1989 г.

Странно это все-таки происходит.

Главное в жизни – это, видимо, ритм. И если он вдруг сбивается – пусть даже с плохого на хорошее, – чувствуешь себя будто рыба, выброшенная волной на песок. Все не так. Прежде бил хвостом – было одно. Теперь так же бьешь хвостом – совсем другое. Когда еще накатит следующая волна и утащит в новую воду…

Сорок минут ожидания в холодном предбаннике. Под охраной.

Вот наконец открылась дверь кабинета.

– Заключенный Плетнев по вашему…

Шорохов махнул рукой жестом благорасположенности:

– Ладно тебе! Садись!

Первый раз такое, чтобы доклад прервать. Но, правда, и день такой впервые…

Плетнев молча сел.

Сопя, Шорохов уже выводил на длинном желтом листе “волчьего билета” причудливый вензель своей начальственной росписи.

– В канцелярии получишь… Ты, Плетнев, на меня зла не держи. Я к тебе со всем пониманием…

– Так точно, гражданин начальник…

– Да какой я тебе теперь гражданин начальник! – осклабился Шорохов. – Теперь уже по-прежнему: товарищ подполковник!..

Плетнев кивнул. Честно сказать, в товарищи к Шорохову ему как-то не хотелось.

Шорохов протянул конвойному офицеру документы.

– Давай, Плетнев! Всех благ!

– И вам того же…

Переход из коридора в коридор. Другой предбанник. Кафельный и гулкий. Неприятные воспоминания…

Минут через пятнадцать что-то загремело. С лязганьем отворилась железная створка, закрывавшая квадратное отверстие окна.

– Плетнев? Распишись.

Он не видел лица. Только руку. Рука протягивала простенькую шариковую ручку. Взял непослушными пальцами.

– Да, тут вот… Ага… Принимай.

Из окна – комок за комком – появилась его прежняя одежда. Снял телогрейку. Потом робу. Надел “песчанку”. И синюю меховую куртку техсостава ВВС.

– Шапки не было, что ли? – хмуро спросил каптерщик.

– Не было…

– Да… Мозги застудишь. Погоди-ка.

Через минуту из окна выпала кроликовая шапка третьего срока носки. Если не пятого.

Плетнев поднял.

– Спасибо.

– Всех благ!..

Еще немного ожидания.

– Здесь…

Еще одна подпись – и он сунул в карман документы.

– Посиди, автобус в одиннадцать пойдет.

– Да ладно… пройдусь.

– Смотри.

Еще пара-тройка лязгов и щелчков… и все!

Помимо собственной воли часто и, должно быть, довольно нелепо озираясь, Плетнев миновал метров триста отвилка и свернул на дорогу.

Время скакнуло на девять лет назад. Он шел по обочине. Он был один.

Снег поскрипывал.

Странно было идти вот так – одному, без конвоя. Последние месяцы он все думал – как это будет? Что почувствует, когда выйдет за ворота? И вот – вышел. И – ничего особенного. Снег. Лес. Дорога. Правда, конвоя нет… А мысль только одна, и та досадная. В рабочей зоне, в цеху, под правой тумбой верстака Плетнев заныкал восемь ножовочных полотен. И, как на зло, засуетился и забыл второпях сказать Мишке Клевцову, что завещает их ему. Пользуйся, мол. Именно так – завещает… Странно. Как будто это он на тот свет отправляется. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот – ведь это из зоны выходят, как с того света возвращаются…

Он услышал шум мотора и обернулся.

Нагонял самосвал – ЗИЛ-131.

Помедлив, Плетнев поднял руку, и грузовик издалека начал притормаживать…

Минут десять молчали. Водитель время от времени искоса посматривал. Это был мужик лет пятидесяти – серьезный, гладко бритый, в ношеном, но крепком и чистом бушлате и тельняшке, выглядывавшей из-под байковой рубахи.

Двигатель гудел, из радиоприемника, прикрученного изолентой к приборной панели, доносилось какое-то клекотание. В конце концов женский голос сообщил: