Победитель

У Фимы тоже было много суетливых движений, но, по-видимому, они не были безрезультатны, потому что когда все затихло, наступило общее успокоение. Все было как встарь: «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня». Обнимать было что: под тусклой одежкой тело оказалось упругим и молодым. Они лежали, тихо разговаривая. Фима расспрашивал, как ей жилось эти два с половиной года при немцах, как выжила, где брала еду. Надежда подтвердила то, что Фима слышал и раньше: немцы колхозов не упразднили, а собранный урожай почти весь забирали себе.

— Ото йдемо ми на жнива. Кожна з нас несе по цеберці з якойсь там їжею на обід, а коли повертаємося додому, то набираємо в них зерна. Крупорушки ж є майже в кожній хаті.

Через много лет Фима, уже полностью потерявший веру в возможность справедливого жизнеустройства при «развитом социализме», узнал, что Гитлер считал колхозы очень хорошей формой рабского труда и собирался их сохранять до той поры, пока в Украине не появятся нормальные немецкие помещики, а уцелевшая часть населения будет батрачить на их полях под строгим надзором надсмотрщиков. И еще он узнал, что обожествляемого им, Фимой, во время войны Сталина фюрер считал возможным назначить управляющим над завоеванными территориями — так он, во всяком случае, фантазировал в своих застольных беседах. Случись такое, товарищ Сталин смог бы продолжить совершенствование колхозного строя, и его «закон о колосках», положивший бы конец расхищению зерна при его уборке, как и использование голодомора для регулирования демографических проблем, получили бы, вероятно, одобрение и поддержку фюрера тысячелетнего рейха. Но так, слава Богу, не случилось.

Разглядев погоны на Фиминой гимнастерке, когда он одевался, Надежда подумала, что советская власть сильно изменилась, и робко, но вслух предположила, что теперь, может быть, она в конце концов отменит колхозы, и сказала об этом Фиме. Но тот, как истинный комсомолец, «успокоил» ее, сказав, что введение погон ни с какими переменами в жизни советского народа не связано, и что колхозы в советской стране были, есть и будут. Пророком, однако, ему в этом вопросе стать не удалось.

Когда Фима уходил, он обернулся и увидел в рассеивающемся предрассветном сумраке бледное женское, даже скорее — девичье лицо, прильнувшее к окну. Оно показалось ему грустным, и его сердце отозвалось на эту грусть. Забудем о грязи и вшах, о голоде и усталости, бывших фоном этой случайной встречи, и снова обратимся к старинным, но вечным словам:

«Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических».

Весна приближалась, но голос горлицы из-за стрельбы и взрывов еще не был слышен в стране нашей.

Этот фронтовой роман, как и большинство других, ему подобных, не имел продолжения. Память к Фиме после тяжелого ранения возвращалась медленно, многое из пережитого оформилось в более или менее четкие воспоминания лишь через годы, и возвращение в прошлое уже казалось бессмысленным и опасным. Но в душе он был безмерно благодарен этой Женщине, подарившей ему несколько мгновений чистой нежности посреди океана бед и страданий, именуемого «войной».

Глава седьмая Последний бой

Зачем тебе умирать не в свое время?

Екклесиаст, 7.17

Пуля меня миновала,
Чтоб говорилось нелживо:
«Евреев не убивало!
Все возвратились живы!»

Б. Слуцкий

После самой долгой формировки в их военной жизни корпус двинулся из Раздельной на северо-восток и после непродолжительного марша расположился в городке Ташлык на левом берегу Днестра. Украина осталась позади, и с автоматом в руках на ее измученную землю Фима более не ступал: теперь он готовился нанести седьмой сталинский удар — по Кишиневу. Слово «Украина» сохранилось только в названиях фронтов, готовящихся к этой наступательной операции — 2-й Украинский, 3-й Украинский — и в названии противостоящих им немецких сил — группа армий «Южная Украина» под командованием Ганса Фриснера. Подготовка эта шла очень медленно — силы красных были отвлечены на другие сталинские удары, а здесь к тому же все не удавалось решить важную стратегическую задачу: создать плацдарм на правом, западном, берегу Днестра для развития дальнейшего наступления. Этот пятачок земли за Днестром много раз переходил из рук в руки: после очередного захвата плацдарма красных сбрасывали в Днестр или оттесняли за Днестр. Одно из таких «оттеснений» Фима, находившийся в своей ячейке, — позиции корпуса были развернуты вдоль Днестра между Ташлыком и большим селом, название которого он не запомнил, — наблюдал своими глазами: на хорошо просматривавшемся с его места понтонном мосту со стороны немецкого берега появилась большая группа бегущих солдат с искаженными страхом лицами. За ними вдогонку на мост въехал «виллис», на котором во весь рост стоял человек в генеральской форме и пытался остановить бегущих. Надрываясь, он кричал: